Максим Амелин. Интервью газете Известия

Максим Амелин.

— «Гнутая речь» — это итоговый сборник? Насколько полно в нем представлены ваши тексты?

— В эту книгу вошло все или почти все, что было опубликовано в журналах, а также в моих предыдущих книгах, которые были малотиражными и давно разошлись. Так что по сути «Гнутая речь» — собрание сочинений, и лишь переводы представлены в ней избранными примерами, приложенными к статьям о переводимых поэтах.

— В книге представлены оды, гимны, эпитафии. Каких еще жанров не хватает в современной поэзии? Кто из ныне живущих заслужил бы вашей оды?

— В XX веке в русской поэзии происходило размывание жанров, поэтому мне хотелось для себя заново выстроить разрушенную жанровую систему, но на современном уровне ее понимания. Современной поэзии много чего не хватает — поэмы, например, стихотворной драмы. А они вполне возможны. Сегодня поэты в большинстве своем идут по пути наименьшего сопротивления, выкладываются на самопрезентации, а на работу с языком, стилем сил и времени у них не остается. А по поводу од — боюсь, что некому их посвящать, поскольку в современной действительности все как-то больше антисобытий и антиявлений. Возник в ответ на это даже своеобразный поджанр антиоды, например, есть «Ода на взятие Костромы Зурабом Церетели» Ивана Волкова.

— В книгу вошла «Веселая наука», «подлинная повесть о знаменитом Брюсе». Петр у вас предстает героем, замышляющим перебить «сладкотягучий сон» России. Удалось ли, по-вашему, Петру это сделать или лучше было оставить все как есть?

— «Веселая наука» — вещь незаконченная. Это не историческая поэма, а, скорее, поэма-фэнтези и Брюс, и Петр в ней мифологические, и совершают они там очень странные поступки, какими их наделила по большей части народная фантазия. Для меня лично Петр — фигура неоднозначная: когда он рубил окно в Европу, очень многое было напрасно засыпано щепками и затоптано.

— Есть ли будущее у «романа в стихах»? Хотелось бы вам увидеть, а может, и написать роман в стихах о нашем времени?

— «Роману в стихах» у нас повезло один-единственный раз. Остальные попытки — а их было немало — были неудачными, включая «Спекторского» Пастернака. Вот я бы не взялся, точно.

— Европейская поэзия уже довольно давно пишется свободным стихом. Чем, по-вашему, объясняется приверженность нашей поэзии традиционным размерам и рифме?

— У всего есть свои исторические предпосылки. Итальянцы писали в рифму 700 лет — и устали, понятное дело. Французы и англичане по 600 — и тоже понятно, почему устали. У нас — видимо, пока еще нет. Более того, весь наш подлинный поэтический фольклор — не рифмованный, в отличие от европейского. Для нас рифма и всем теперь привычная метрика — явление относительно новое, диковинное и заморское, а неприродное.

В моей книге есть статья про сдвоенное стихотворение Михаила Собакина, написанное в 1738 году, за 20 лет до возникновения первого европейского верлибра вообще. Я не смог до конца объяснить это странное явление, но выходит, что писать верлибром в России начали довольно давно.

По большому счету есть хорошие стихи и плохие, и для читателя абсолютно неважно, в какой форме они написаны. Хотя мне лично кажется, что русский стих устал от старых форм и ему срочно требуется кардинальное обновление. Нет смысла писать, как 150 лет назад. Это все равно что после Кандинского рисовать березки.

— Вопрос о том, как вернуть публике интерес к поэзии, — сейчас стал самым расхожим. Однако это и правда важный вопрос: как?

— В сознании современного человека произошли кардинальные изменения в сторону визуализации, и все, что невизуализировано, к сожалению, вытесняется на задворки. Сейчас производятся поэтические клипы, записываются видео. Наверно, за ними будущее, но все равно в конце концов остается «голый» текст, подобно телу святого, а дальше — истлеет или не истлеет, кто знает?

— Вы возглавляете одно из самых известных «малых» издательств, каковы ваши прогнозы, будет ли продолжаться противостояние коммерческих и «инди» книгоиздателей?

— Противостояние «капиталистов» и «идеалистов» в книгоиздании, и не только, было, есть и будет всегда. За последние годы, увы, число вторых резко сократилось. Каждый в отдельности пытается найти средства к выживанию, появились идеи некого взаимного объединения. Тем не менее мы делаем свое дело — замыслов полно.

— Расскажите, пожалуйста, о вашей последней поездке. На Западе по-прежнему продолжаются программы поддержки современной поэзии?

— Нет, какой Запад?! На Западе, в каждой конкретной стране, есть дело только до своих поэтов, которых неплохо разными способами поддерживают, остальные — так, интересны факультативно. Поэзию же нельзя продать, переводи не переводи, в отличие, например, от прозы. На Капри меня послала «Премия Горького» со вполне конкретной целью — написать некий «каприйский» текст. Я очень доволен этой поездкой. Оказывается, зимой Капри — одно из самых тихих и безлюдных мест. Про незасиженные туристами и даже успевшие прийти в достаточное запустение красоты, которыми можно спокойно насладиться, я уж и не говорю.