Максим Амелин. DUBIA

[title-raw]



Слева Максим Амелин, справа Александр Ивашнёв, 2001?




D U B I A

к н и г а  с т и х о в



"Гневной богини ожившая статуя..."

"Божественного напитка..."

"Научи молиться меня, о Боже..."

ПОСЛАНИЕ Николаю Михайловичу Языкову

"Маленький город этот на вид - верблюда..."

"На свалке лары, вымерли старухи..."

"Где лопух и крапива..."

Ипполиту Богдановичу

"На каком глазу у тебя ресница?.."

Черепаха

На приобретение тома

"Ни на земле, ни в небе нет покоя..."

"Зверь огнедышащий..."

"Ни слов, ни музыки не надо..."

"Лето в лимонном летит лимузине..."

ПАМЯТИ ВОСТОЧНОЙ ПРУССИИ

ВОЗВРАЩЕНИЕ ПТИЦЕЛОВА

"В оранжевый, лиловый...

"Ты в землю врастаешь..."

"О чем ты щебечешь, певичка?.."

"Четыре раза снег ложился, таял..."

НА ВОЗВЕДЕНИЕ ПАМЯТНИКА

"Потерявши голову..."

"Не прибрано..."

КЛАССИЧЕСКАЯ ОДА В.В.Маяковскому

"Сирень отцвела, распустился жасмин..."

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ КОЛЛАЖ

"Эти бездонные ночи в июле..."

ГРАФУ ХВОСТОВУ

"Эй, черепаха в патине...

"Восторгаясь и негодуя...

"Златыми иглами исколоты сугробы..."

"Подписанное именем моим..."








             


             Сын промысла, поверя сметы,
             Речет: пророчу час кометы.
                            Граф Хвостов.

Гневной богини ожившая  статуя,
    светлая вестница зла!
Что ты еще предвещаешь, хвостатая?
    что на хвосте принесла?
Чем ты -  невзгодами, скорбями, голодом -
    неотразимо грозишь?

Хладная льдина в огне Гераклитовой
    непримиримой борьбы!
Не сомневайся, стыда не испытывай -
    в стылую землю гробы
сей, и дождутся на поле неполотом
    всходов медведка да мышь.

 Сей бесполезное, бренное, дикое,
    меж васильков и лилей
по циферблату надмирному тикая, -
    время справлять юбилей:
ты расчесаться по этому случаю,
    преобразиться должна.

Время с грехами, какими бы ни были,
    ушестерившими  прыть,
разом расстаться, - достаточно прибыли,
    чтобы расходы покрыть;
будет возмездие, благополучию
    только на пользу война.

Солнце ослепло, луна отоварена,
    звездам залеплены рты, -
гостем непрошеным -  хуже татарина -
    вдруг заявляешься ты
непринужденному  званому ужину
    новый придать оборот.

Не разражаясь торжественной одою,
    как устоять в стороне? -
Весь поэтический жар израсходую,
    на год отмеренный мне:
переливающуюся  жемчужину,
    вынув, Господь уберет.

Послана миру десницею Божьего,
    прямо с постели, босой,
без покрывала, с прозрачною кожею,
    с длинной-предлинной косой,
большеголовая рыжая девочка,
    чтобы ответить за все.

# # #

Божественного напитка
навязчивый вкус во рту.
Попытка -  почти что пытка -
прикуривать на ветру.

Не робкого  я десятка,
но как-то  не по себе:
пульсируя, лихорадка
вздувается на губе.

Единство противоречий
и разница равных зол, -
под волчьей шкурой овечий
шевелится произвол.

Господня по своре вражьей
пока не прошлась метла,
я должен стоять на страже
высокого ремесла.

# # #

Научи молиться меня, о Боже,
чтобы в сердце жар и мороз по коже
в дрожь бросали, сталкиваясь, Тебе
и при свете дня и во мраке черном;
сделай, переплавив меня, покорным
некогда предписанной мне судьбе.

Без Тебя - колеблемы ветром трости -
человеки! - мякотью рыхлой кости
покровенны -  зреющие  плоды
упадать со древа бесшумно жизни,
лишь переливающиеся  слизни,
что никчемной частью своей горды.

Я ж Тебе последовал безрассудно, -
в бурном море брега взыскуя, судно,
Боже! -  простирая ко мне лучи,
будь безжалостным  и несправедливым,
но преображенного чувств приливом
благодароречию научи.

             ПОСЛАНИЕ
   Николаю  Михайловичу Языкову

Не время ли черкнуть письмо, не канителя,
        в заочный Вертоград
Языкову, певцу отрадных нег и хмеля,
        божественных услад

причастнику, тебе, умом и веком выше,
        неметчины врагу
неколебимому, когда дворы и крыши
        московские в снегу.

Уже  который год - навеки неужели? -
        в отечестве зима, -
состаришься, пока меж завитками гжели
        проступит хохлома.

Завидую: разгар в надмирных весях лета, -
        погодка хороша!
Так горе-пассажир, шатаясь, из буфета -
        в кармане ни гроша -

выходит на перрон за отошедшим скорым
        следить, разинув рот.
А жизнь берет свое, берет свое измором,
        на понт свое берет.

По осени цыплят на том и этом свете
        не точно сосчитав,
грешно завидовать, ведь в утренней газете
        напишется: "Состав

с рельс под откос вчера... в живых осталось двое...
        собака и петух..."
Надежды   семафор помигивал  в пустое
        пространство и -  потух.

Мне ничего не жаль и никого не жалко, -
        я знаю, что вот-вот
над сонным городом небесная фиалка
        пышнее расцветет.

Табачный фимиам  на жар былых каминов
        похож. Куда ни глянь,
счастливые к метро, дешевую накинув -
        грядут - американь,

торжественно, минуя церковку Николы,
        Пашкова дом в лесах. -
У каждого свои напряги и приколы,
        един - торговый стяг.

  В авто и без ясней на утреннем морозе
         фигуры  новых бар,
 что вечерять сюда в Ирландский внидут "Рози
         O'Gradys" - шумный бар.

 Коль славны пиршества! Проплачено валютой
         за этот фианит...
 От счастья полного и от напасти лютой
         Господь меня хранит,

 спускаться в прошлое, забыв о настоящем,
        и в будущее лезть
 мне заповедуя, - за вещим сном и вящим
        тая Благую весть.

 Пока. До скорого. Р. 3. Покуда вьюга
        хрущобы и кремли
 не замела, понять попробуем друг друга,
        ты - неба, я - земли

не обыватели, владеющие лирой,
        но воины: ладонь
в огонь. Чуть что не так - пищи, телеграфируй,
        а лучше-  телефонь.

Языков! я тебя по голосу узнаю
        и с яростью в крови
в твою со временем перекочую стаю. -
        Прочти и разорви!

# # #

Маленький город этот на вид - верблюда
напоминает: стакнутых два горба,
между -  ковер базара и цирка блюдо,
проволокой стянутые короба

сонных домишек -  не велика поклажа, -
так и стоит на месте тыщу лет,
не выходя за рамки заданного пейзажа,
ибо иного выхода просто нет.

Здесь -  и Восток, и Запад, - с какого бока
ни подойди, ни подъедь - гремучая смесь,
спесь дремучая Запада и Востока. -
Я родился здесь, я вырос здесь.

"Две горы, две тюрьмы, посредине -баня".
Курск! обознаться немыслимо - это ты!
Сколько лет, сколько зим! - А твои куряне? -
"...сведомы кметы, под трубами повиты,

под шеломы взлелеяны..." - Как там дальше?
Я из другого текста: изнежен, слаб,
извращенец, невозвращенец, фальши
собственных грез и чужих наущений раб.

Я тебя приветствую! Ты мне дорог -
с чем бы таким сравнить, не меля чепухи
и не теряя в бессмысленных разговорах
время? - дорог, как эти мои стихи.

# # #

На свалке лары, вымерли старухи,
     в морщинах выцветший фасад,
Дриады яблонь -  дремлющие духи:
     ни дом - не дом, ни сад - не сад.

Мужской  и женский -  черепа беседок
     сквозят, открыты всем ветрам,
в очах зрачок невыколотый редок
     огромных -  стрекозиных -  рам.

Увы, какая жизнь отбушевала
     в долине этого двора!
Где прятки, чур не я и вышибала? -
     Прошла  прекрасная пора.

Где снежные с морковными  носами, 
     ведерками на головах,
глаз угольками бабы? Где вы сами,
     Оксанка, Вовка, Ирка? - Ах!

 Одни по лесгницам слетают тени
     косые косяками вниз
и, в летних платьях меж немых растений
     проплыв, садятся на карниз.

Прочь, прочь! Но чу, стряхнувший вмиг истому
     сад, словно вспомнив имена,
готовится к цветенью роковому,
     а с крыши капает весна!
                        
# # #

     Где лопух и крапива
вдоль тропинки, сводящей в овраг,
     прозябают красиво, -
на растительных нежась коврах,
     звонконогий кузнечик
доживает последние дни.

     Лета красного вестник,
сколотивший не Бог весть какой
     капиталец на песнях,
на заслуженный выйдя покой,

     предается обжорству
и медвяную хлещет росу.
     Грех - невинный, бесспорно, 
проводив загостившихся птиц,

     в дни осеннего порно-       
фестиваля рябины  стриптиз
     скромницы  да расстриги -
бузины созерцать - не велик.
  
      Лишь  бы жизни хватило
досмотреть до конца, до звонка, -
     блекнущее светило
для тебя не померкло пока,

     мой кузнечик, мой ангел
поднебесный, мой Анакреон.
     Мой  Державин, Бетховен
на краю немоты, темноты,

     ты безгрешен, - греховен
кто угодно, но только не ты,
     и мытариться в райских
коридорах не долго тебе.

     Потому как охрана
неподкупная упреждена, -
     с распростертыми рано
или поздно, но встретят. Весна

     воскресения близко:
зимовать не накладно в раю!
     Представляю, как зелен
ты на землю соскочишь, - вокруг

     луг цветущий расстелен,
и все тот же в овраге лопух,
     и все та же крапива:
как запляшешь тогда? - запоешь!


      ИППОЛИТУ   БОГДАНОВИЧУ,
 погребенному на Херсонском кладбище
              в Курске

Прохожий! пусть тебе напомнит этот стих,
     исполненный порывом смелым,
о старом кладбище при церкви Всех святых
     с Екатерининским приделом,
где памятника два замшелых одному
     обнесены оградой ржавой,
искусством счастливым пленявшему Саму,
     обремененную державой.

Один из двух камней, - не Душеньки ли трон,
     спаленной безутешным плачем? -
стихами с четырех исчертанный сторон,
     доступными слепым и зрячим.
Ты в лучшем веке жил, о нежный Ипполит!
     и умер в захолустье тихом,
чужд умоляющим  из-под голгоф и плит
     купцам трех гильдий и купчихам.

      Пред смертью все равны, все у нее в
долгу, - расчетливая ростовщица
 в любой удобный миг - ты знаешь, я не лгу -
     за ним готова притащиться.
 Блажен, кто не дожил, положенный предел
     преодолением  ускоря,
 в стакан со Стиксовой мешать не захотел
     ни капли жизненного моря.

 Я приходил сюда частенько, милый прах
      молитвой мысленно тревожил,
 еще не ведая, как наш Господь всеблаг, -
      ты мотыльком вспорхнувшим  ожил.
 Окомгновение на все про все с тобой
      нам было - не напрасно было, -
 архангел оглушил, трубя подъем - отбой:
      "Здесь Богдановича могила!"

# # #

На каком глазу у тебя ресница?
Загадай желание и ответь, -
наяву не сбудется, пусть приснится,
не приснится полностью, хоть на треть.

Что бы мне, судьба, пожелать такого? -
Ни того, ни этого мне не нать.
Объяснить -  получится бестолково:
ни к чему о будущем вспоминать.

Не грозит забвение мне, ни слава, -
запоздалый отпрыск иной земли,
я стихи научился слагать коряво,
дабы предки вдумчиво их прочли.

На каком ресница глазу? На этом?
Загадал на рубль - получи пятак.
Впрочем, я не верю благим приметам:
Баратынский прав. говоря не так!

             ЧЕРЕПАХА

Собрались как-то раз француз и Древний Грек
     идти на черепашью ловлю, -
"Я лиру выточу себе!" - один изрек,
     другой: "Я суп себе сготовлю!" -
     Грек Древний и Француз
     так заключили выгодный союз.

Им Средиземного открылся моря скат,
     где обрывается Европа:
уселись на песке и басенки твердят
     то Лафонтена, то Эзопа, -
     Грек Древний и Француз
     к изящному имели тонкий вкус.

Тут подползла сама и Черепаха к ним,
      сняла свой панцирь и, бедняга,
сварилася в котле, - не медля лиру в Рим,
      а суп запродали в Чикаго
      Грек Древний и француз,
      искатели благ и честей от Муз.

     НА ПРИОБРЕТЕНИЕ   ТОМА
сочинений и переводов В. И. Майкова
   

Сто тридцать лет, Василий Ваныч
Майков! оставив на потом,
твоих творений толстый том
никто не читывал: ни на ночь
огарок тепля, ни с утра,
не выспавшись восстав с одра.

Никто. - Своя у книги каждой -
болтали римляне - судьба, -
ни властелина, ни раба,
томимого духовной жаждой,
рука не трогала страниц
сих, будто кто над ухом "цьц".

Том неразрезанный, бескожий,
презревши переплета ков,
владельца выбирал. ( - Майков!
а помнишь, у тебя в прихожей
подслушивал Державин од
перерывающийся ход:

"Багряну ризу распустила
по небу тихая заря
и тем прекрасных дней царя
приход вселенной возвестила.
Прохладой полный утра час
взывает дух мой на Парнасс;

уже я лиру восприемлю,
хочу воспеть, на ней глася,
приялшу песнь произнося,
что паки мир грядет на землю."
Ну и т. д.) - Отрадна честь
его разрезать и прочесть.

Блажен избранник, но блаженней
избравший правильно стократ! -
Любимец мудрости, Сократ
новейший тыщу возражений
на это сыщет, - так и ты,
лелея детские мечты.

# # #

    "Когда бы зрели мы и дух, как видим тело,
    о как бы сердце в нас тогда заледенело;
    представилось тогда б очам, что в смутной мгле
    с толпою мертвецов мы бродим по земле!"
      Из церковного календаря за 1845-й год.
                       (цитирую по памяти)

"Ни на земле, ни в небе нет покоя,
и мертвые выходят из могил
в обновах модных одного покроя
теснить живых, - загробный свет не мил:
то холодно, насколько мне известно,
то душно им, то страшно там, то тесно,

как мне когда-то в Питере. Но я
в завидном положении живого:
не к спеху мне и очередь моя
не подошла до - как его? - Ростова
один купейный покупать билет.
Меж  выходцами выехавших нет,

иные проплывают  мимо лица,
расчетливыми взорами горя, -
тепла в них нет, за них нельзя молиться.
Я с детства помню из календаря
церковного за прошлый век четыре
стиха про мертвецов, бродящих в мире

толпой бездушной, знаю наизусть.
Тела в роскошных пышные  нарядах -
любовь и радость, ненависть и грусть, -
они не подпускают их и на дух
без лишних слов и отгоняют прочь,
а в остальном такие же, точь-в-точь."

Над этими стихами две недели,
конечно, с перерывами на сон,
на Кегге Сагйш'а синего, на теле
(аквариум соблазна), Paul Masson,
на скромные пельмени с майонезом,
Наташу, на Gilette с одним порезом,

как минимум, я прокорпел, и вот -
какой ни есть - итог: не слишком ярок
и не засижен Музами сей плод.
Дороже выклянченный мне подарок
из Божьей шуйцы, чем неясно из
десницы чьей непрошеный сюрприз.

(Немного потеряв, немного выграв,
я позабыл одну простую вещь -
эпиграфу предпосланный эпиграф,
здесь в скобках - как бы ни был он зловещ -
его пишу, помилуй, Боже! ("Имя
имаши, яко живъ, а мертвъ еси".) мя.

# # # 

 Зверь огнедышущий  с пышною  гривой,
серпокогтистый, твой норов игривый
     не понаслышке  знаком
всем, кто, вдыхая гниения запах,
некогда мызган в чешуйчатых лапах,
     лизан стальным языком,

дважды раздвоенным, всем, кто копытом
бит но зубам и пером ядовитым
     колот и глажен не раз
больно и нежно, кто чувствовал близко
испепеляющего  Василиска
     взгляд немигающих  глаз,

взгляд на себе. - Никаких предисловий,
лишь заохотится мяса и крови,
     зев отверзается твой
и наполняется плотью утроба
плотно с причмоком, - навыкате оба
     только не сыты жратвой

ока. Бывает: ни рылом, ни ухом
не поведет, расстилается пухом,
     кротко виляя хвостом. -
О Государство! не ты ли? - Повадки,
взлет ли стремя, пребывая ль в упадке,
     те же, что в изверге том, -

разницы нет никакой. Поневоле
тьпцами слизью набитых: "Доколе!" -
     во всеуслышанье ртов
жертвы б во чреве твоем провещали.
(- Если тебе не хватает  печали,
     я поделиться готов.)

# # #

Ни слов, ни музыки не надо,
ни танцев - шманцев до упада, -
ни траура, ни торжества.
Израиль, смейся! плачь, Эллада! -
он мертв, она - еще жива.

Сквозь толщу мрамора ли, снега
в Пальмире, в Риме, в Сан-Диего
не внемлет, не вещает он.
Она -  и альфа и омега,
словарь изменчивых имен.

Слова же - вспомню, погоди-ка -
торжественно звучат и дико:
"Кто мертв, живи! Кто жив, мертвей!"
Не за Орфеем Эвридика -
за Эвридикою Орфей.

# # #

Лето в лимонном летит лимузине
мимо внимательного разини
с полным багажником спелых плодов:
персики, перцы, янтарные дыни,
     град винограда бордов,

золото злаков, свинцовые сливы,
яблок латунный, рдяный наливы
и баклажанов лиловая плоть -
все это можно, как только счастливый
      случай представит Господь,

будет попробовать. Все это можно
было бы, если бы не дорожно -
транспортное происшествие: бац! -
Из-за кустов под колеса нарошно
     корок арбузных (абзац)

Осень швырнула; по праздным газонам
мутным дождя кропит самогоном -
мокнет и жухнет покорно трава.
 Парк, из прозрачного ставший бездонным,
      в трауре до Покрова.

Лета лежит безуханное тело, -
пляшут и прыгают  оголтело
ветреные вертопрахи вокруг.
Плачь, онемелая, плачь, филомела,
     плачь и не медля на юг, -

не обессудь. Лебединая Лета
песенка, междометие! спета:
ни продолжения - полный  разлад
("нет, не останутся без ответа
     две твои. просьбы," Торкват);

ни утешения - хмурые виды:
автомобиль на обочине битый,
всмятку рассыпавшиеся плоды...
Лихом помянешь -  не будет обиды,
     а не помянешь - беды.

 ПАМЯТИ   ВОСТОЧНОЙ  ПРУССИИ

              I
Здесь все чужое: аисты на гнездах,
привычкой занесенные сюда,
обычная земля, обычный воздух,
        обычная вода.

Сотворены  другим каким-то богом
и небеса, и дольние поля,
и солнце, по извилистым дорогам
        пылящее, паля.

Здесь петухи поют не так, не этак
кузнечики стрекочут, странен скрип
густой листвой отягощенных веток
        дубов, берез и лип.

 Основанный  воинственным тевтоном
старинный замок -  череп восковой.
как ни тоскуй о безвременьи оном,
        не сганет головой.

Всего, что зримо мне и что незримо,
таинственный закон непостижим, -
так варвару среди развалин Рима
        казалось все чужим.

            II

Язык руин не внятен:
ливон не вышел вон, -
немало белых пятен
легло на черный фон.

Проступят из-под краски
и надпись и чертеж, -
трагической развязки
дождешься -  ждешь не ждешь.

Стоит  на пьедестале
осиротелом тень;
в подробности, в детали
вникать, вдаваться лень.

Затянет паутина
зерцало озерца,
но матери без сына,
что сыну без отца.

           III

"О том, что мы когда-нибудь умрем,
деревья здесь рыдали янтарем,
когда еще ничто не предвещало,
что вызванные из небытия
велением Господним - ты и я -
сберемся жить..." - Элегии начало

оборвано, - ее продлить, увы!
нет вдохновения, из головы
не тщусь тянуть по строчке и подавно,
пока выносит на берег волна,
курчавая наследница руна
златого, плач окаменелый плавно.

            IV

Полшестого на проржавелом
циферблате который год, -
     время выбыло.
Летописец! углем и мелом
дни. со лба утирая пот,
     ибо выбора

нет. прилежнее отмечай-ка,
не пытаясь понять, внемли
     завещаньице, -
то приветствует криком чайка
все, что в землю иль из земли 
     возвращается.

           V

Усеяны густо зубами дракона
песчаные горы на Куршской  косе,
делящей бурливое надвое лоно
упругого моря, - усеяны все.

В урочное время по всем косогорам,
разбужены распрей, они прорастут,
согбенными  соснами встав под напором
стихии безумной, - останутся тут

полоскою леса, угрюмой и хмурой.
Так было, так будет, - из жара да в
дрожь
при мысли: на них несуразной фигурой,
на прошлых и будущих, сам я похож.

            VI

Мост, ведущий в никуда
    чрез ручей смердящий:
говорливая вода
    притворилась спящей.

Ни тропинки никакой,
    ибо жребий брошен, -
луг, уверенной рукой
    времени не кошен.

В праздник там, на том лугу,
    веселятся тени,
разбивая на бегу
    чашечки растений.

Память и забвенье - два
    берега - едины:
мост не перейден едва
    мной до середины.

           VII

Старый фотограф с треножником из дюрали
бродит по пляжу тщетно в поисках тех,
кто пожелал бы снимок на фоне дали
Бельта ли, гор ли песчаных, но - как на грех -

никого: никому ничего не надо, -
отдыхающих  тыщи снабжены
кодаками, поляроидами - не досада
неимоверной, но сожаление - глубины.

Бос, молчалив, минуя свалку людскую,
он по песку одной, по волне другой,
полон тоской, которой и я тоскую,
не оставляя следов, ступает ногой.

Из сыновей приемных златого Феба
самый последний - самый любимый ты!
брось свой треножник, фотографируй небо,
море и солнце, блещущее с высоты.

 ВОЗВРАЩЕНИЕ   ПТИЦЕЛОВА

Тот птицелов, который в апреле
     продал мне снигиря,
был -  оказалось на самом деле -
     вовсе не прост; не зря

он притворялся, - еще намедни
     не приходило мне
в голову: та не была последней
     встреча, и с ним во сне

снова нынешней было ночью
     предопределено,
видимо, свидеться. Многоточью
     время стоять давно;

с местом осталось определиться, -
     можно, допустим, тут:
..............................
     ....................

 Полной луны  подмигнуло око,
     выглянув из-за штор, -
и завязался меж нас глубоко-
     мысленный  разговор.

Он (возникая): - Покуда птица
      клетки не обрела,
воздух топорщит и суетится,
      не находя тепла;

вещая, тщетно щебечет что-то,
      внятное только ей.
(Пауза.) Есть у меня забота:
      выловить снигирей

всех и военным  выучить маршам
      до одного потом,
"младшим  - уроком, укором - старшим"
      (строчка, страница, том), -

мысль напрямую  из древних взята,
      так сказать, напрокат.
Это -  (подкашливая) -  цитата.
     Я: - Не люблю цитат!

Только одной доверяю, - явно,
      всем остальным в ущерб:
"Бранна музыка днесь не забавна", -
      как-то сказал Малерб,

или Гораций, горе-вояка,
      в поле посеяв щит,
Лебедя в небе прияв двояко-
      вид, что по швам трещит.

Он: - Понимаю,  лебедь - не дятел,
     слово -  не воробей,
вылетит -  сколько бы зря ни тратил
     время, - поди убей.

(Пауза, прежней длиннее втрое
     (Кашля на два стиха:
...........................
         ...............).)

Бели не веришь, проверить можно
     запросто-просто... Я:
-  Спорить не стану неосторожно.
     Ладно, взяла твоя.

Он  (исчезая): - Победа!.. Слово
     это - Дамоклов  меч.
Был птицелов и - нет птицелова, -
     мне же ни встать, ни лечь

и ни уснуть, ни проснуться. - Утром,
     воздух глотнув земной,
я, размышлениям предан мудрым,
     понял: ответ за мной.


Так написав, подвегался риску целый почти что год, но неожиданную приписку жизнь сочинила, - вот: я тосковал и грустил недаром осенью, а зимой милый снигирь, поражен ударом, пал, сотрапезник мой, добрый приятель, кто так мне близок был, как никто не бысть, - некому сладкий доесть огрызок, красной рябины кисть, семечек после водицей горло прополоскав, о жердь клтов заточить и распеться, - сверла глаз обломила смерть. В мире, сокрытом от праздных взоров, некогда я узрю, как петухом прокричит Суворов для снигиря зарю, Фридрих ему на фригийской флейте песнь просолит без слов, - хоры, молчите и слез не лейте. - Проигрыш, птицелов! # # # В оранжевый, лиловый или бурый окрашено, покрыто грубой шкурой, таинственным огнем озарено снаружи, изнутри, готово к росту, как в землю погруженное зерно, вскрыв искривляющуюся коросту, - лишь самому себе в себе равно. Среброчешуйчато и златоперо, у каждого качается забора, - с его ветвей горячий каплет мед, кишит, перевивающийся улей, переливающийся водомет, спасается от верной пули пулей: не видит око, зуб его неймет. Несвязными глаголами да лаем приветствует Мадонну с попугаем, поглядывая дико из утла, назад летящее, на месте стоя, копыта врозь, которым несть числа, разнузданно греховное, святое - безумие, тебе моя хвала! # # # Ты в землю врастаешь, - я мимо иду, веселую песенку на ходу себе под нос напевая про то, как - теряя златые листы - мне кажешься неотразимою ты, ни мертвая, ни живая. Ты помощи просишь, страдания дочь, - мне нечем тебе. бедняжка, помочь: твои предсмертные муки искусству возвышенному сродни, хоть невпечатлимы ни в красках они, ни в камне, ни в слове, ни в звуке. Сойдешь на нет, истаешь вот-вот, - благой не приносящие плод пускай не расклеятся почки, поскольку ты - смоковница та, которую проклял еще до Христа Овидий в раздвоенной строчке. # # # Дмитрию Воденникову О чем ты щебечешь, певичка? - Кавычка открыта, кавычка закрыта, меж ними - вью-вью. В начале недолгого лета нехитрая песенка эта всю мудрость вмещает твою. Весь мир у тебя на ладони: клевала пшено на Афоне, в саду Гефсиманском - плоды, почистила перья в Фаворе и, перемахнув через море, из Нила хлебнула воды. Паломница, ты, пролетая над Раем, спускалась, святая, свое показать ремесло в украшенном празднично храме... - Бедняжка, какими ветрами сюда-то тебя занесло? # # # Четыре раза снег ложился, таял четыре раза, таял без остатка, - осьмнадцатого только ноября лег намертво, надолго. - Мне придется и эту зиму перезимовать в двенадцатиэтажной - не из кости слоновой - башне на последнем (или от меди неба первом - как считать!), одним окном в Коломенское, парой других на непроглядную Москву побликивая. - Золото в лазури в том принимая, в этих провожая, как на душу положит Бог, живу, живу и не жалею. - 28 на Рождество мне стукнет, - грабли в лоб так незамеченные в огороде не раз, не два, на шишке с шишкой шишку закручивая рогом, хлоп да хлоп. - Глупея незаметно год от года и забывая то, что в детстве знал, я становлюсь скорее неизбежен. чем отвратим, - не чувствую, не вижу, не ведаю, растителен и мал, - все чаще будни, праздники все реже, "все жиже стул", как Фрейдкин Марк поет с иронией сантиментальной. Кстати, он лавочку отныне и навеки свою закрыл, а жаль! - Недоброхот: "В Москве немало книжньк магазинов!" - шипя, прошепчет, я же промолчу ему в ответ минуту, не заплачу, но заплачу, ком откатив от горла и слезы сублимируя в мочу, презрением. - Я болен прошлым, ибо у будущего будущего нет! Урывками в метро читать Омира полнощного, стран северньгх Пиндара, слагать из встречных лиц один портрет и рвать его на мелкие кусочки, считая прибыль.- Мой удел таков, поэтому оставь меня в покое - я сам себе, ты сам себе хозяин - без рук, без торга и без дураков! Снег на поле не то, что снег на крыше; страшна не так, как говорят о ней, зима московская провинциалу, - мне, гостю постоянному столицы, нет этих страхов ничего смешней: хоть подхватил противный от Катулла я кашель, дубоглотом что зовут (мне кашель больше насморка по нраву). - Сумняшеся ничтоже, многоточий понавставлять бы где-нибудь вот тут, да жалко места. Каркалец на кухне бормочет нечто бранное. - Скажи, что связывает кроме посторонних рифм, синтаксиса вьющегося, метра единого строф этих этажи? - Все но соплях, - в России связи крепче не будет, нет и не было, а зря. НА ВОЗВЕДЕНИЕ ПАМЯТНИКА ПЕТРУ ВЕЛИКОМУ, чуть не взорванного некими злоумышленниками, творимого коими беззакония сочинитель оказался невольным свидетелем, прогуливаясь мимо Строфа 1 Сей памятник славный Петру - не Петру сработан бессмертным Зурабом: из вод выходящий стоит на ветру, грозя ребятишкам и бабам, а ветер вращает его флюгера от ночи до ночи, с утра до утра - былого величия флаги. Антистрофа 1 Огромен, озорен и обл Гулливер, на жалких своих лилипутов, с царями покончивших, родин и вер лишившихся, все перепутав, взирая со гневом сквозь масляный смог сбивающей с толку, сшибающей с ног очей огнедышащих парой. Эпод 1 Очи долу! - Шлюх и трусов сто кают, - теплоход "Валерий Брюсов", их приют, здесь томится на приколе сам не свой, частью хлюпая: "Доколе!" - носовой: Страсть в рулетку со Бесчести- ем игрок; Грех отплясывают вместе и Порок. Строфа. 2 Немало растрачено стран и земель немало навеки закрыто! - Куда, долговязый? - посадишь на мель разбитое в щепки корыто. Ужели, надменно смотрящий вперед, не слышишь, как твой безутешно народ, что брошеный ила чет ребенок? Антистрофа 2 В Европу не дверь прорубив сгоряча - вонючую трещину, кто бы потоки заставил струиться журча рекой из надутой утробы? - Надеясь на свой оглушительный рост, с коня - на корабль, с корабля - на погост, - рек новый, рехнувшись, Евгений. Эпод 2 Понапрасну как ни сетуй, что ни блей, - хватит и помимо этой ассамблей.- Двое, нобелево чудо заложив, вылезают из-под спуда, - был бы взрыв, "грох" - и сыграно и спето, зря - не зря, но хранит судьба поэта от царя. # # # Олесе Николаевой Потерявши голову, плакать по волосам - и неблагодарный, и бесполезный труд, но плачь надрывно, на душу лей бальзам, фарисействуй, книжничай, соболезнуй. На реках Вавилонских, лиру повесив на сук, песнь Господню как воспевать? - К гортани пусть язык прильпнет и в горле застрянет звук, - на своей земле отчужденной рта не растворить. Надейся, люби, а тем паче, верь, будь уверена - буду и я уверен, будто выход есть, не взирая на то, что дверь заперта на замок, а ключ потерян. Это женское дело - плач, хоть ступай в народ, сопричислись к ангельскому хоть чину, хоть направо-налево плоды расточай щедрот, потерявши родину и чужбину. # # # Не прибрано - как будто по квартире прошел Мамай. - Еще каких-то месяца четыре - наступит май. Давным-давно заказан, неминуем его приход. - Давай возьмем и переименуем все вещи - от и до: была немытая посуда - а быть дарам; валялся хлам, но совершилось чудо - и вырос храм. Слоилась пыль - поставлена палата: налево дверь; белье в тазу - литого груда злата, - поди проверь. Тогда зачем нам дожидаться мая? - Исправим брак, не рассуждая и не понимая, - да будет так! Да будет так отныне и до века! Жена моя, "когда в толпе ты встретишь человека, - знай, это -я!" КЛАССИЧЕСКАЯ ОДА В. В. МАЯКОВСКОМУ Зам. председателя Земшара! вознагражден за гертруды, ходи по лезвию пожара и битому стеклу воды свободно, без препон и пошлин, иль стой на площади, опошлен, в потеках жертвенной мочи, - лишь в сумрачное время суток кучкующихся проституток, смотри, В. В., не потопчи. Смотри, в слепящее рекламой многоочитое табло неосторожно, самый-самый! ножищей в тысячу кило не звездани, В. В., навылет, а то напополам распилят и переплавят на металл. - Ломая молниями строчки, о свежестиранной сорочке и памятнике кто мечтал? Ты, друг всего и вся на свете и лучший враг всего и вся. из тех апартаментов в эти переливающегося, ты, для горилл и павианов, как вывернутый Жорж Иванов для павианов и горилл, поверивших, что солнце - люстра, но, слава Богу, Заратустра так никогда не говорил. В четырехстопном ямбе трудно сложить сочувственную речь тебе, как тонущее судно от гибели предостеречь, - ни славы нет, ни силы класса, ни рябчика, ни ананаса... Стань, кем ты не был, кем ты был, останься, - старцем и подростком, всех шумных улиц перекрестком и жеребцом для всех кобыл! # # # Сирень отцвела, распустился жасмин на Малой Никитской и Бронной, - единство враждующих двух половин, в себя безответно влюбленный, шагами я меряю улиц пустых пространство, ступая сторожко, - вдруг под ноги шмыг, раздвоивши стих, сомнения черная кошка. В какой-то успел переулок едва свернуть я, как все изменилось: пожухла трава и опала листва, поземкой зима зазмеилась, навстречу киша повалила толпа, Москва переехала в Питер, - и хладной рукой с горячего лба я пот лихорадочно вытер. # # # Я спал весь день, - меня в кровать свалила лень. Не открывать дремотных глаз хотелось мне, - и так во сне за часом час я пребывал, пока закат, лилово-ал, багряно-злат, не стал бедней в какой-то миг, чем Фростов стих: I slept all day... РОЖДЕСТВЕНСКИЙ КОЛЛАЖ С мертвыми надо шутя живым вести разговоры, слово за слово, но передразнивать их никакого смысла нет. Итак, приступим. Болтливый Овидий! мне Вергилием будь и через круги превращений переведи меня, - не замедлю и я с переводом: "Так как Пигмалион преступную жизнь про вождавщих видывал жен, возмущен пороками, коих в достатке ихней природа душе дала, - холостой, не женатый жил, - пребывала его без соучастницы спальня. По белоснежной меж тем кости, удивляя искусством, резал, стараясь придать черты, каких ни одной из жен не врождалось, свое питая созданье любовью. Девушки как живой - поверишь! - естественен облик, и, когда бы стыд не мешал, шевельнулась бы,- скрыло так искусство в себе искусство. В сердце, любуясь, чувствует Пигмалион огонь к подделке под тело. То и дело рукой созданье тянется тронуть: дева ли, кость ли оно? - и той, в ком уже не заметна кость, поцелуи дарит - считает ответные, скажет - и внимает ей; остаются, кажется, пальцев отпечатки, но страх - не повыступили синяки бы. То применение ласк, то даров приношение, милых девочкам, - для нее: ракушки да гладкая галька, птенчики да цветов охапки тысячецветных, крины да пестрота шаров, да слезинки, со древа сроненные, Гелиад- Затем наряжает красиво: перстни - на пальцы, на - ожерелье длинное - шею, в уши - перлы, на грудь - с бахромою тугую повязку. Все подошло, - но и без - она прекрасна не меньше. Уложив на покров, окрашенный в пурпур Сидонский, он объявляет постель совместной и - будто бы жестко - шею подушечками пуховыми ей облагает." Остановиться бы хоть на миг, закурить сигарету, дух перевести, размыслить, посомневаться: точен мой перевод с латыни? нет ли? - но точно, я не соперник тебе, изгнанник Римский, с тобою нечего мне? делить, посему, пожалуй, продолжим: "Радостный праздник - на всем справляемый Кипре - Венеры наступил: в золотых рогов загогулинах гибли под ударами по белоснежным телки затылкам, и чадил фимиам; исполнив обряд, подступает Пигмалион к алтарю, и робко: "Когда всемогущи боги, пусть в жены дадут, прошу, - не дерзнув "костяную деву" вымолвить, он, - как моя, - произносит,- из кости." Внемлет Венера сама золотая, на праздник сошед свой, что выражает мольба, и - знак благосклонности - пламя вспыхнуло трижды, ввысь языком возметнулось сквозь воздух- К девочке, только утихло, своей он понесся поддельной. Вот, над постелью склонись, целует, - образ теплеет; тянет губы опять, лаская руками при этом грудь, - размягчается кость и под пальцами, жесткость теряя, проминается, и поддается (на солнце Химеттский так же плавится воск), - всем обликом переменилась, пальцем размята большим, - и верным становится дело. Замер (как будто и рад, и обмануться боится), но - опять и опять рукой принимается гладить. Тело! - Сомнения нет, - под пальцами жилки забились. Тут-то Пафосец речь содержательную обращает к Сонму, благодаря Венеру, потом с поцелуем приникает к губам уверенно, - жар ощущая, дева краснеет; открыв зеницы стыдливые свету, с небесами одновременно любовника видит. Их союз опекать продолжает богиня. И вот лишь сомкнуты в полном рога девятижды месяца круге..." Вижу, ты прикорнул - ни всхлипа, ни храпа - на самом интересном для нас, телами стиснутых, месте; спишь без задних ног (так только бесплотные тени забываются сном), убаюкан гекзаметром скифским. Все, что снится тебе, пред моими глазами застыло, проплывая: сидит, обложенный свитками, некто в мятой накидке, доску, покрытую воском, истертым ковыряя крючком при свете неярком лампады, - пишет коряво: "...рожден... (слова неразборчивы) ...имя..." Свет внезапный слепит ему глаза голубые, - новая в небе звезда, просияв на Востоке, пространство заполняет собой, застопоря время - Сидящий замер (как будто не спит, но шевельнуться боится), устремленным вдаль созерцает видение взором, жадные света зрачки расширены, в них - как на снимке - отпечатлена удивительная картина: "Вот, спускаясь с горы, стоит человек изумленный, правую ноту вперед занесший, левую руку; ветра, густую листву ерошащего! ладонью властей, порыв иссяк, но дыбором листья подъяты не волохнутся; над деревьями птичья в полете стая застыла, крыла раскинув широко; под ними - звонкие волны катя, река золотая теченье вдруг прервала; овец, живительной влаги отведать жадных, на берегу скопилось немало: склонились над водой, но не пьют, обездвиженные; пастухи же - на травяном ковре вкруг костра безъязыкого, словно их застигли врасплох: не жует жующий, берущий не берет и ко рту подносящий ко рту не подносит." В чем видения смысл? какое сна толкованье? где Виргнлий мой овидиовидный? что дальше? - Стань отныне звезда Рождества для меня путеводной. # # # Эти бездонные ночи в июле, О! Ты вопрошаешь: - Меня обманули? - Да, - отвечаю, - но как! Лучше не спрашивай. Долго во власти сам обаяния их я находился, и на тебе, здрасьте, - проза испортила стих. ГРАФУ ХВОСТОВУ при выходе из печати избранных его сочинений Певец Кубры, бард Екатерингофа и прелагатель Буало - с тобой, какая б ни грозила катастрофа, навек одной мы связаны судьбой; днесь под одной - как добрые соседи - обложкою вплываем в море книг. Себе ты памятника - тверже меди и пирамид превыше - не воздвиг, но в вечность воспарил, недосягаем, сев на Пегаса задом наперед: перед тобой широкошумным Раем простерт цветник Божественных щедрот. На ветряную мельницу похожий, летучему подобен кораблю - пускай тебя теперь любой прохожий полюбит так, как я тебя люблю. Я памятник тебе... В земной юдоли нет больше смерти, воскресать пора и снова жить безудержно, доколе жив будет хоть один, хоть полтора. # # # "Эй, черепаха в патине, в паутине, пыльто покрытая лира! проснись и пой, длани мои наполнив собою ныне, - время настало голос подать скупой. Расширяясь, царствуя, богатея, будет он раздаваться среди пиров Муз и Киприды праздных, - моя затея. нет, не пуста, и внемлющих будь здоров песне струистой - всем в утоленье жаждам. Прочь отлетает бремя мирских забот, рушатся в прах твердыни градов пред каждым, всякий над миром властвовать восстает. Дом и слоновой костью блещет и златом, нету нужды: заполнены закрома урожаем пшеницы да ржи богатым, - метут искусства грезы свести с ума. Сыну земли дано утешаться малым, в море желаний сбыточных утонуть слаще всего на свете, пока началом день кончается, дню пролагая путь. Слава забвению! Память о смерти строгой, скорбные мысли о том, что для смертных нет полного счастья, гонит оно, - не трогай, коль не тобой положено, в мир вошед. Благо кому и горе одним аршином меряно, ядовитому не велит разуму попусту дух угрызать," - Афинам древле вещал взволнованный Вакхилид. # # # Восторгаясь и негодуя, со своей антикварной лирой, мне доставшейся за гроши на Тишинском рынке, беспрепятственно с вестью по городам и весям, отдаленным и близлежащим, пешешествую; - браноносных, порфирородных повелителей помянувши недобрым словом, торопиться вдаль, приближая цель стремительно, все равно, что стоять на месте без движения, - знаю твердо. - Коль с треском крепкий ствол преломлен стрелами молний, ветвь становится боковая внезапно главной и единственной жизнестойкой. - Муз кареглазых я не первый любовник, но и не последний же, чтоб за ними взятым приданым бестолково рас- порядиться и безотчетно, чтоб запас вотще сокровенный слов повыболтать впопыхах, а там - хоть гори все синим пламенем, как несметных богатств наследник, обуянный страстями- - Пропасть не великая от Гомера до Герострата, от могущества до бессилья. - Трущобы строя, разнесли могильные плиты с позаброшенных, мхом поросших кладбищ. - Возводит и решительно рушит время, камня на камне не оставив. - Александрия! ты, поэзию между бурь и волнений многих сохранившая неизменной, стократ блаженна. - Оскудели любовь и вера, лишь надеждою жив еще человек, обломок поколения говорливого бессловесный, шевеля губами по-рыбьи: " Если вымести весь из памяти сор ничтожный, что останется?" # # # Златыми иглами исколоты сугробы; откалывают лед и сбрасывают с крыш; серебряный расплав сгруится высшей пробы, - не понимаю я. о чем ты говоришь! По памяти внимать невнятицу какую неповоротливый настраиваю слух? - Безмолвие храня, сознательно рискую средь пира новых дней остаться нем и глух. Александрийскою стопой неторопливой особенно теперь не разбежишься, нет, за Сумароковым с победною оливой и славы с лаврами Хераскову вослед. # # # Подписанное именем моим не мной сочинено, я - не максим амелин, чьи катулла переводы, веселая наука и центон, холодные не мной слагались оды, хвостова воскрешал не я, а он, он (а не я) то рифмой, то размером стремится вслед пиндарам и гомерам. Мне в голову такого не пришло б, я - самый заурядный курский жлоб, из узелков составленный и петель: хвастун и хам, торгаш и скупердяй - стихи мне звук пустой, и Бог-свидетель, что я тут не при чем. - А ну отдай, кто б ни был ты, взятое не по праву, лови взамен условленную славу.