Александр Лаврин. Стихотворения

Александр Лаврин, поэт

«ОБОЧИНЫ СНА»

lavrin.jpg

СТИХИ 1991-1998



ВОЗВРАЩЕНИЕ

Хоть чешуей дорогу вымости,
Хоть протащи зубами «Рениш»,—
А все ж не снимешь три судимости
И два инфаркта не отменишь.

Какие рыхлые, творожные,
Тревогой вспаханные лица...
А вот и ножики сапожные,
А вот и русская столица!

Кому она сорочкой вышьется,
На свадьбе прозвенит, как здравица?
Для Иванова или Лившица
Веселой мачехой объявится?

Родня — икрою, да бездомная!
А за пропиской — вечность истую...
Вставай, страна, вставай, огромная,
Встречай престольную амнистию!

Встречай свои побеги дикие,
Чьей кровью почва окультурена...
Смотри, смотри: цветут гвоздики —
Куда черней, чем у Мичурина.

ПОЭТ

Ты живешь, упиваясь несчастием —
Быть засвеченным в городе света,
Между левым и правым причастием
Рассыпаешься, словно комета.

Ты исчез! Но твое отражение
Тенью флага трепещет на лицах,
И встает на дыбы поражение,
Чтобы бронзой отлиться в столицах.

Твои ангелы -в розыске значатся,
Ты живешь на проценты с азарта...
В поле крестятся, в городе прячутся
Все равно ты угадан, как карта'

Ты отыскан и в озера чреве.
И в таинственной воинской части,
И в могиле, где козыри — черви,
А другой и не водится масти.

Но каким-то неявным радением
На сияющем блюде простора
Ты становишься сумрачным пением
Золотого церковного хора.

* * *

            А. Парщикову

Обочины сна не усыпаны снегом,
А только осколками взглядов случайных.
Ударит будильник! Проснешься — и следом
За скатертью в пятнах кофейных и чайных,
Лицом расплываясь в крахмале газеты,
Хрустящей, как будто очки под ногами,
Узнаешь, что с севера ленточки Леты
На юг повернули и не -за горами
То время, когда перейдут через реки
Варяги и греки. Убрав свои руки
В пещеры карманов, уткнешься в прорехи,
Куда западают то вещи, то звуки.
Покуда отыщешь очки запасные,
Покуда смиришься с безумием сущим,
Смыкается вечер, как воды морские,
В твоем настоящем — гремящем, ревущем.
То рявкнет бульдозер, то лев в зоосаде,
То звякнет монетка — все пытка для слуха!
А что тишина до заката в засаде —
Так ночью бессонницей выстрелит в ухо.

* * *

Что на русского молодца гневиться,
Проклинать клинописно любовь!
Это, может, заморская девица
Портит пыткой ученою кровь,

А у нас к Рождеству Богородицы
Пропивают сапожную тьму,
Выпекают блины и, как водится,
Провожают чужих по уму.

Ох, чужие, нерусские, важные —
Зенки в небо, а руки в карман —
Журавли да синицы бумажные,
Вороной да черненый туман.

Там, у них, и ковриги медовые,
И снега — что твое серебро,
А у нас лишь расстриги бедовые,
Петел в ухо да дятел в ребро!

Но зато за дорогой за дальнею
Дом казенный, кирпичный ларец,
Где кукуют с надеждой опальною
Чижик-пыжик, да грач, да скворец.

* * *

Конь железный копытами бьет,
Седоки черноруки, как черти,—
Это рожь на пшеницу идет,
Ощетинясь колосьями смерти.

Васильки, ваша синяя кровь
Замутилась в репейных ресницах,
А в' земле догорает морковь,
Словно угли в крестьянских глазницах.

Черной пахотой смотрит народ,
Потому что в его говорильне
Созревает родной недород,
Винограда Тавриды обильней.

Потому что прошла, как гроза,
Наша воля в безумье веселом,—
Только сполохом выжгла глаза,
Только губы смочила подолом.



КБ

Млечные интересы, козыри на столах.
Вечные мэнээсы дремлют в своих телах.
Сплющенными часами веки во сне дрожат.
Вялыми парусами кульманы шелестят.

Вдруг шевельнется кабель, вызвенит телефон,
Саблей ударит Бабель, крикнет и выйдет вон.
Стол о двух тумбах рухнет, словно ливанский кедр.
Чей-то зрачок потухнет, выуженный из недр.

К или Б? В овраге свищет сверчок меж брюкв.
Этой глухой шараге хватит и пары букв.
Разве что вспыхнет разом ветром внесенный гость,
Ум занося на разум, как на собаку трость.
Ахнет: уж не Сапега ли. Господи, в сапоге?

Вот бы они забегали, если бы вставить Г!

ПРЕДМЕСТЬЕ

За старой цистерной, шестью кустами,
Под голубыми крестами звезд
Ночь растянула перед глазами
Предместье, тесное, как погост.

Стынут террасы, сады кемарят,
Ветер и тот проглотил язык,
Только в сарае Иван да Марья
Ставят кастрюлю под змеевик

Тут бы и жить, да наступит утро-
Тучи, натянутые до бровей,
К пяткам сползут. Я проснусь и мудро
Переключу рычаг скоростей.

Мимо продмага (читай: хибары),
Мимо компоста (читай: дерьма),
Мимо Эльвиры (читай: Тамары),
Мимо надежды (читай: ума).

Вот и околица: дом в три пальца,
С полом цалуется потолок,
Дремлет бабуля — а с кем трепаться —
Радио нету и кот убег.

Белой сиренью забор пропорот,
Калитка расшатана, словно зуб
Уже не деревня, еще не город.
Уже не ребенок, еще нс труп.

Лечится водкой завклубом на ночь,
Мечется в клубе индеец Джо,
А на плакате Обман Обманыч
Господу пальцем грозит: ужо!

Господи Боже, прости, что всуе
Имя твое поминаю — и,
Словно чужие, живописую
Слезы свои.

* * *

Когда б и я, как те,
иные, в самом деле
уехал за кордон,
а не читал в постели,
пока поет Кобзон
и белые метели
в порочной чистоте
бушуют на листе;

так вот, когда бы я,
трепещущий, как «Знамя»
(не тряпка, а журнал,
которого статьями
подъят девятый вал),
скитался бы краями
чужими и моя
душа, огонь лия...

Короче говоря,
поскольку дело к ночи,
с тоской а-ля Назон,
с виденьем Санта Кроче,
обняв глагол времен,
я закрываю очи.
Здесь красная заря
и время октября.

А вы прожить могли б
вне родины и веры,

с тоски не умереть
(тому свежи примеры)
и не убиться, ведь
не в моде «Англетеры»?
(Так Бродский не погиб,
усвоив опыт рыб )

И мы слыхали звон
по имени «крамола»,
но мы не к рубежу
пришли, а, как монголы,
привыкли к падежу
скота или глаюла
и превратили стон
в подобье рок н-ролла.

ПРОЩАНИЕ С ЦЕНЗУРОЙ

По всей России ветра, ветра —
То снегом рухнут, а то стихами,
И ловит цензор багром пера
Цезуру света меж облаками.

А ты, неверный мой карандаш,
Поведай, грифель о гриф ломая,
Как с хрустом русский летит пейзаж
Из-под покатых колыт Мамая.

Скажи о том, что в полынной мгле
Мы, как кутята, с рожденья голы,
И если жили мы на земле,—
Мы все татары, мы все монголы!

Мы все раскосы, как лунный серп,—
Пожнет он звезды, а мы пшеницей
Обвяжем горб, извиняюсь, герб
И будем вечно в себе двоиться!

Не отличить от людей — людей,
Ну разве Понтия от Пилата...
Да вот вам цензор: не иудей,
Но обрезанье блюдет он свято

Не мы в цензуре - цензура в нас:
Из армянина соткет эстонца.
Ну а раскосость — цензура глаз,
Когда уж слишком сияет солнце.

ПОТОП

На спице, на птице, на белой звезде
Скользнет отражение платья.
Ребенок спросонок агукпет, а где
Его чечевичные братья?

Где фокус в кармане и фикус в окне,
Где с палкой заблудший Иосиф?
Лишь тени без тел шевелятся на дне,
Свои очертания бросив.

Быть может» себя покидать не впервой
Тому, кто о смерти не помнит,
А я колгочусь, как зверек заводной,
В мерцающем сумраке комнат.

Я вижу, как ночь замерзает в стекле,
Прожилками режась несмело,
Как спиртом холодным горит на столе
Зеленая ветка омелы.

И если бы сверху сомкнулась вода,
Как сумрак вечернего сада,—
Я вынул бы нож, голубой, как слюда,
И кликнул бы Авеля, брата.

ЗИМНИЕ ЛЮБОВНИКИ

В жарко пышущих подушках, в раскуроченных часах,
На скрипучих раскладушках полыхает милый прах,

И любовник, не похожий на Отелло, встал в углу,
Прикоснувшись потной кожей к ледовитому стеклу.

Он с тоскою благородной смотрит, как и здесь, и там
Белый веер небосводный хлещет город по щекам.

Разымает ночь на части узкоокое окно —
Все в его квадратной власти, все ему подчинено!

Там — зима, и здесь — засада, красной Азии новруз,
Как тюльпан, как жерло ада, как расколотый арбуз!

Здесь — пожар, а там — дорога, на сто верст метель берез,
Вместо Бога — синагога, вместо водки — шкалик слез.

Но когда сойдутся слепо оба мира — тот и тот,
Свет войдет во чрево хлеба, нож глазами прорастет.

* * *

Какой-то город, скажем, Касимов —
Шаром покати, хотя б и бильярдным,
Ни золота, ни золотых апельсинов,
Ни клавесинов со звуком петардным.

Разве что рынок — брат богадельни —
Следит, как подсолнух, за каждым приезжим.
И если мы вышли и лица надели,
Значит, мы тоже кому-нибудь брезжим!

Автобус со всхлипом захлопнет двери.
Под ногн кошкой метнется клумба.
Минута — и вот уж легко поверить,
Что глобус — горячечный бред Колубма.

Напрасно автобусная остановка
Шлет гидравлические капканы.
Пространство ~ это всего лишь уловка
Какой-то странной, чужой нирваны.

Вот, скажем, мост охлаждает брюхо
В густой воде торфяного цвета —
Есть зренье у речки, но нету слуха.
Есть слух у дороги, но зренья нету.

А если вечер — пойдем на дансинг,
В клуб, где клубятся сугробы света,
Где сонная муха, как будто Нансен,
Ползет весь вечер по карте портрета.

Муха, конечно, достигнет полюса —
Там, где сошлись островки бровей
Но нам, поющим с чужого голоса,
Не вынести этого, хоть убей

* * *

Как в слове апельсин есть слово спаниель,
А в слове зеркала — стеклянный визг и только,
Так в слове Николай есть волчий лай и ель,
А в слове расстрелять есть Алексей и Ольга
Три имени лежат, как руки, на столе,
Гляди себе, гляди — и, ртути дочь слепая,
Покатится слеза по гипсовой земле..
Какая глубина и тишина какая!
Какая белизна связала наши сны,
Что мы не можем спать и бродим в дремной муке?
А жены русские и отроки честны
При первом стуке в дверь в огонь швыряют звуки,
Где было до и ми, осталось домино,
Впечатанное в мозг ударом динамита.
Растаял желтый воск, и брезжит свет в окно
Там выпал ранний снег, и чернь полей укрыта.
На первом серебре — ни крови не пролить,
Ни выкушать винца с протяжною ленцою,
И если уж молчать — то лучше говорить,
А если говорить — то лишь с самим собою.

* * *

Александр Лаврин

Стихи 1991-1998 гг.


*  *  *

Шестидесятые прошли под Зодиаком реализма,
А все-таки и в их пыли светился призрак коммунизма.

Кто с ним лакал на брудершафт, тот знает муки пробужденья:
Неузнаваемый ландшафт и схватки смертного рожденья.

Смерть по-немецки значит "Tod", учили в школе терпеливо.
Комбайны, как на эшафот, шли в колосящиеся нивы.

Небесный взламывая створ, свистел Гагарин "Карменситу",
И новый спутник, как топор, взлетал на вечную орбиту.

Гремела медь. Звенел трамвай. Стакан трезвонил спозаранку.
На кухне пили черный чай и кипятили перебранку.

И, чтобы плакать в тишине, отдавшись, как любви - покою,
Мы рисовали на окне сердца, пронзенные стрелою.

...Все миновало. Жизнь прошла. Заката роза побледнела.
И отражают зеркала сомнамбулическое тело.

Оно ложится на кровать, как на подошву пьедестала,
Чтоб научиться забывать о том, что прошлое настало,
Что жизнь со смертью тыщу лет сам-друг выходят для разбоя,
Что правды не было и нет - ни на земле, ни под землею.


ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Дети мира, уходим в море.
На Тверской, в ресторане "Якорь"
Чай - не водка, беда - не горе, -
Плачет пьяный, как вечер, Яков.

Яша, Яша, скажи, откуда
Наша тьма - оправданье света?..
Ах, как млечно горит посуда
Из-под бархата винегрета.

Жизнь пропета или пропита?
Сторублевые спрячь пиастры.
Сизой розою общепита
Дым колышется в пальцах люстры.

Крикнешь: "Твари!" - и в тесном зале
Вилки смолкли, глаза утихли.
Дни - как беженцы на вокзале.
Эй, милиция, вам не их ли?

Обрывайте, как флаг рассветов,
Провожайте с концами в ночь их -
Звезды кормчих и сны поэтов,
Згу крестьян и тоску рабочих...



*  *  *
Удержи в кармане синий
   Свет разлуки, мерзлый дым,
Италийских этих пиний
   Хвойный запах молодой, -
Потому что в небе иней
   Светит золотом седым,
И среди трамвайных линий
   Пахнет талою водой.

Подлокотник, подоконник,
   Обопрись и спи весь день.
В переходе купишь сонник -
   Разгадаешь эти сны.
Вот в одном из них поклонник,
   Словно маятника тень, -
Неудавшийся дальтоник,
   Привидение весны.

То глотает воздух дикий,
   То глазами шевелит.
Опоздавшие гвоздики
   В лужу черную кладет,
Счастья памятные лики -
   Вечер, сад, на море вид 
Безбилетной Эвридике
   Для размена отдает.

Жизнь прошла. Конец недели
   Разлохмачен, как словарь.
Дни и лица надоели,
   Ибо их не различить.
Возле самой капители
   Ошивается, как встарь,
Голубь в серенькой шинели.
   Снег растаял. Можно пить.


*  *  *

Кто бы мы были, когда б не смерть -
Млечное облако тишины?
Жить в ослепленье - и даже сметь
Перебирать, словно карты, сны.

Ляжет колода рубашкой вверх,
Прыгнет лягушкой бубновый туз.
Козырь суббота, а здесь четверг
Точит балясы и дует в ус.

Выйди из дома - морочит зга,
Прячет зрачок сирота-заря,
А под ногами хрустит лузга
Григорианского календаря.

Я бы сроднился с берложной тьмой,
Только бессмертье мое не в счет,
Ибо по-прежнему за спиной
Тихо на цыпочки привстает

Нежно взлетающая, как тень,
И опадающая к виску
Благоухающая сирень,
Перемогающая тоску.


*  *  *

Цветенье черного июня,
Копирка ночи, снов загадка, -
Так серебрится в новолунье
Травой спеленутая грядка

И следом сад к пустому дому,
Привстав на цыпочки, крадется,
Я отдаю тебя любому, 
Кому придется, -

Вот этим листьям и цикадам,
В мембраны листьев голосящим,
Вот этим снам, погибшим рядом, 
Не состоящим в настоящем.
 
Ты видишь: ночь горит напрасно -
Не скрыть следы твоих ладоней
От ясновидящих, от ясно
Свидетельствующих бегоний.

И блик олуненного лика
С крыльца метнется с опозданьем 
Заплачут мята, ежевика,
И травы с вымершим названьем, 

И, как зарезанный любовник,
Со стоном выступив из тени,
Дрожа, обрушится шиповник
На деревянные ступени.


*  *  *
			Р.
Мне жаль персидскую княжну
И шаль ее с вишневым блеском.
Мы тоже канем в ту волну -
Ведь жизнь прошла, и выпить не с кем.

И не с кем выйти на причал,
Сжимая пачку желтых денег,
Чтоб не священник обвенчал
Волну с волной, а шизофреник.

Чтоб он тоску высоких слов,
Как сеть, на женщину набросил.
Мы долго ждали этих снов,
И брызг речных, и скрипа весел,

И песен каторжный размах,
Летящий вдаль, в чужие страны...
Но слишком быстро, на глазах
Река затягивает раны.

Сквозь гладь воды, сквозь ткань времен
И мы уйдем в миры иные
О этот страшный, сладкий стон,
Душой услышанный впервые!

Сквозь чаек злой переполох,
В земных рассеется обидах 
Не то русалки первый вздох,
Не то княжны последний выдох.


# # #
В больнице сумрак. Ночь прошла.
А в шесть утра зима настала -
Из охлажденного стекла,
Из осажденного кристалла.

Она сгодилась бы и в сны,
Но тьма окутает палаты,
Когда из этой белизны
Нашьют больничные халаты.

Истаяв, словно чайный пар,
Она проступит через годы:
Придурковатый санитар
В дежурке травит анекдоты,

Крылато вскидывая бровь,
Безумье бродит этажами,
И мальчик в жертвенной пижаме
Ладонь расчесывает в кровь.



# # #
В четыре руки бессонница
Тасует тоску в углу,
И крыльями, как лимонница,
Сгоняет к порогу мглу.

Сквозь ночь проходя безропотно,
Как радужный свет луны,
Ты прячешь волшебный шепот, но
Следы его мне видны. 

И в этой неосторожности,
В скольжении наугад
Ты сбрасываешь возможности,
Как листья - осенний сад.

И если бы ночь не явлена,
А выявлена была,
В кого бы вошла направленно
Отравленная игла?

Кто розу в стакан сверкающий,
Как в радугу, опустил
И тихо шепнул: "Сверчка ищи...",
И вышел, и все простил?


# # #
Черемуха, не спи! Пьяны твои пределы,
И ветер у ворот заверчен, как цепной...
Кто выпустил в тебя отравленные стрелы,
Как ядом, напоил московскою весной?

Вечернею тоской, шампанским скандальозным,
И грохотом дверей - как выстрелом в упор?
Усталая луна глядит Иваном Грозным, 
И в кухне шелестит забытый разговор.

Оставь, пошли на двор, здесь нищие богаты,
Им нужен лай и вой, пустой, как серебро,
Когда придет для них веселый час расплаты,
И, как монету, жизнь поставят на ребро.

Черемуха, молчи! Чужие здесь не плачут,
Их слезы - сны детей, их дети - голоса...
Пойдет гулять июнь - и все переиначит,
И ляжет свет на след, как белая роса.

И больше ничего, что счастьем угрожало,
Что хрипло стерегло пустые зеркала, -
Лишь черный патефон стальное спрячет жало, 
И выйдет тишина, как кошка из угла.

И мы скользнем за ней - в высокое пространство,
В стеклянную метель, в кашмировый платок,
Чтоб навсегда закрыть старинное убранство -
На шелковую нить, на плюшевый замок.

# # #
Ты говоришь: "Не уходи",
А, между тем, стучат соседи,
Напоминая: впереди
Рабочий день, мадам-миледи.

Часы на сутки отстают,
Вокруг полундра на полундре,
И соболя твои бегут,
Как ручейки по лесотундре.

А на столе - следы любви:
Четыре спелых абрикоса,
Томат, испачканный в крови,
И сломанная папироса,

И роза, и резной хрусталь,
Смешной осколок чиппендейла,
В котором кружится печаль,
Как льдинка в пламени коктейля.

Она растает, Боже мой,
Перетечет на грани света,
И робко двинется домой
Тень изумленного поэта.

25.Х.93 г.


# # #
Длиною взгляда, неизбежного, 
Когда стихи стекают в точку,
Я измерял тоску прибрежного
Пейзажа, взятого в рассрочку.

Нет, не судьбу, но своеволие
В залог оставив у владелицы,
Я думал, что увижу в поле я
Огонь и прочие безделицы.

Но лишь полночные пророчества 
Открыла звездная мистерия, -
Возникли башни одиночества
И крепостные рвы неверия.

Я пью мартини и так далее,
И, чтобы в герб вернулись лилии,
Веду любовные баталии
Вплоть до падения Бастилии.

Но в жанре сна завороженного
Живой надеждой награжденный, 
Сдаюсь на милость побежденного,
Или, вернее, - побежденной.


# # #
Даль распластана, растревожена
Первым снегом, морозом первым.
Наклонилось над сердцем Кожино,
Заскользило иглой по нервам.

Ночь в глаза, и снегами длинными
Запорошило снов поляны,
Чтобы губы твои карминные
Не горели, как будто раны.

Чтоб не слышать упреки вздорные,
Клятвы ветра, пустые речи,
Чтобы молча деревья черные
Отворачивались при встрече.

Даль, как ленточка, перекручена:
Вот и церковь в забвенье пошлом,
Узкий мост и реки излучина
Исчезают в холмах, как в прошлом.

Ты судьбе, как всегда, не веришь, но
Память кормит негорьким хлебом...
Как ступала на берег бережно,
Пробежав меж водой и небом! 

Ты вернешься домой, в Московию,
В коммунальный бедлам извечный.
Ты приучена к хладнокровию,
Даже если огонь сердечный.

Перекроется льдом Москва-река.
Улыбнешься мужу за ужином...
Только вспыхнет, как свет фонарика,
И мелькнет силуэт зауженный...

Это песенка? Нет, припевочка,
Да и та - почти бессловесная,
Где стоит, улыбаясь, девочка -
Невесомая, поднебесная...

11.XI.93


# # #
Ты во сне не говори - договаривай,
Наяву не уходи сновидением,
Осторожно, как рассветное зарево,
Начинайся за окном птичьим пением.

И когда разбужен день, как медведица,
И блестит в глазах тоска придорожная,
И в подъездах голосит гололедица,
И возможна даже ложь невозможная, - 

Продолжайся хоть мерцанием, чтобы 
К нам метели привести как спасение - 
Превратятся в серебро зимней пробы
Медь, и золото, и бронза осенние.

Превратятся в белизну наши горести,
Очертания земли станут плавными,
И тогда в твоей немыслимой повести
Все герои мне покажутся главными.

Затверди же назубок, как пророчество,
Заучи, как черновик отречения,
Бесконечное свое одиночество,
Подвенечное, как снега свечение.

# # #
Накануне дня рождения
	Снов волнистая вуаль
Шелестит, как наваждение,
	Улетучиваясь в даль...
Слюдяными переливами 
	В подземельях тишины
Проплывают молчаливые
	Неразгаданные сны.
Удержать бы эти смутные
	Краски смысла, пятна слов
Но они, как капли ртутные,
	Ускользают из углов
И сквозь радугу стекольную
	Через горы и моря,
Возвращаются в престольную 
	Суматоху декабря,
Где ночами пламя странное,
	Озаряет наши сны,
Как сияние шафранное
	Новоявленной луны,
Где очерчена распутица
	Черным зеркалом двора
Где загаданное сбудется --
	Может быть, еще вчера.
Где с утра как продолжение
	Неприкаянных обид
Молодое привидение
	В кухне чайником гремит.
дек.93


# # #
Жизнь легка и коротка,
И тонка до бесконечности,
Словно швейная игла,
За которой нитка вечности
Тянется, змеится так,
Что не вынести до вечера,
И следит усталый зрак
За судьбою лорда Флетчера,
За водой, горящей вслед
Уходящему в бессмертие,
За безумием побед,
Запечатанных в конверте. Я
Не предсказываю им
Ни любви, ни облегчения,
Но когда  растает  дым,
И рассеется свечение,
Встанет сквозь морозный пар
Сновиденьями Овидия
Гумилевский Занзибар
Или клюевская Индия.
Помни, 
	    тонкие персты 
Омывая в Волге, в Ганге ли, -
Мы - сожженные мосты,
По которым ходят ангелы.


ТЕМНОТА

Темнота расставляет посты, а ты -
Разводящий иль часовой?
Ибо все, что в развалинах темноты,
По пятам идет за тобой.

Кто идет? - А идет молодой прибой,
Шебутной соловьиный щёлк,
Перед злой грозой на террасе пустой
Белых лилий стеклянный шелк.

Можно пить вино, ну, да всё равно, -
Если в небо уйдет вода,
Обмелеет ночь, как речное дно,
Обнажив якоря стыда.

Оглянись вокруг, подыми ладонь
С золотым ноготком огня.
Темнота - это тот же Троянский конь,
Только сам ты - внутри коня.

И сквозь щель видна пустоты сума,
Звездной азбукой высока.
А придет зима - и сойдешь с ума,
Как с подножки товарняка.

Опускаясь в снег, ты услышишь смех,
Так похожий на шелест крыл.
И, закрыв глаза, ты увидишь всех,
Кого предал ты и забыл.

1993



ПРОЩАНИЕ

Закат оставляет зазор
Тому, кто не знает зазора,
Покуда расхристанный хор
Рыдает в руинах позора.

Так реки гремят по горам,
Так зхо нахально хохочет,
Так Роберт поет по утрам
И меч о черемуху точит.

О, мята и воск на виски!
Чуть вечер - со сцены соскочим.
Зачем эликсиры тоски
Назвали в Шотландии скочем?

Плесни соловьиные сны
На бархатный берег портьеры,
И шелковый шум тишины
Уйдет в голубиные сферы.

Ты в нем угадаешь не раз
Свое отражение в зале,
О чем говорили сейчас,
О чем ничего не сказали.

Галерка в припадке, взгляни,
Партеры забвения полны.
Прощай! - и уходят они
Колеблясь, как темные волны.

И ты не жалей ничего,
Умри - и позволь недотрогам
Глазеть на глазет ар нуво,
Смеяться украдкой над богом.

И будет до наших веков
Пленительной дрожи дороже 
Твой вечный, твой гибельный зов,
Бегущий, как вены по коже...

12 ноября 94


# # #
Прости-прощай. Мне не пришлось
Искать напрасные причины.
Душа сама прошла, как ось,
Сквозь прошлое. И те морщины,

Что отложились на челе
(Как  выражались наши предки),
Спокойно сгладились во мгле,
Словно застиранные метки

Белья из прачечной. Прощай,
Я перешел на прозу жизни -
Чтоб ночь заваривать, как чай,
На очень крепкой укоризне.

Не укоряй меня. Прости.
Конечно, глуп. Конечно, грешен.
Отсыпь-ка лучше из горсти
Мне поцелуев, как черешен.

Прощай. Темна моя тоска,
Еще чуть-чуть - и я завою!
Ведь эта прядка у  виска
Так и не стала роковою.

30.09.95

РЕЧЬ

Меч рассекает нашу речь
На две неравных половины,
Чтобы безумие извлечь
Из пораженной сердцевины, - 

Чтобы отдать себя тому,
Что больше не имеет смысла,
Что шелестит в пустом дому,
Что паутиною провисло, -

Чтобы замерзнуть, как вода,
И поражать холодным блеском,
Чтобы лучом скользить всегда
По вывескам и занавескам, -

Чтобы не плакать о былом
В подводных сумерках вокзала,
Чтобы цыганка за углом
Тебе неправду рассказала, -

Злой и красивый, ты умрешь
За десять строчек до рассвета -
И это будет блажь и ложь
Непревзойденного поэта.

10.2.95


# # #
Так мне казалось. Почему?
Не знаю сам, но мне казалось.
Качалась ночь в моем дому,
Как нерастраченная жалость.

Кончалась жизнь, текла вода
На голубую мостовую
И бормотала, как всегда:
- Я не люблю, я не ревную.

Мне было горько-хорошо
От безответного вопроса. 
Еще, любезная, еще!
Пока дымится папироса.

24.9.95


ОТРАЖЕНИЕ
				Рише
Ты можешь сердиться,  ты можешь смеяться,
Покуда зрачка не коснется ресница,
Но в сонном колодце по кличке палаццо,
Всё вьется и вьется ленивая птица.

Очнись - ты осталась за столиком узким, -
Вернее,  все то,  что могло отразиться
В бокале с шампанским - наверно,  французским,
А,  может,  советским? - неважно. Граница

Меж словом и делом,  меж черным и белым,
Куда незаметней,  чем выход под аркой
Туда,  где фасад,  зацелованный мелом,
Похож на письмо с негашеною маркой.

А,  может,  всё это - пустая примета,
И гулкая дробь восхитительной шпильки -
Как реквием лета,  чья песенка спета,
Как вечер поэта,  как строчка из Рильке,

В которой рефреном - то гул колоколен,
То оторопь окон,  то осени просинь,
В который и Бог перед нами неволен,
В которой мы гибнем и гибели просим.

10.10.95.

# # #
Я люблю этот бежевый,
Умирающий снег,
Не старайся, не сдерживай
Мой последний побег -
Истончение вечное
На лету, на бегу,
Как скольжение млечное
На горящем снегу.

Оглянись! В этот городе
Все твое навсегда -
И снежинка на вороте,
И с ресницы звезда.
Так зачем тебе жалобы
На мою суету? 
Подождать не мешало бы
До утра - я уйду.

Я уйду - и на жалюзи
Луч, как меч, упадет.
Наслаждайся и жалуйся
Или наоборот.
Выпей кофе с ванилью и
На исходе зари
На картинки умильные
Бытия посмотри.

Их копировал слепо я -
Облегченный типаж.
Жизнь такая нелепая,
Как кухонный пейзаж.
Как билет одноразовый
На сеанс тишины
Над конфоркою газовой
Коммунальной страны.

А еще где-то целая
Есть бутылка вина.
Вся, как обморок, белая,
В мелкий кафель, стена.
И, сползая неряшливо,
На разбитый паркет,
Позабудь про вчерашнее,
Его не было, нет.

1.10.95


СТРАННЫЙ  БЛЮЗ

Ожидая слов. Выходя из
Чердачных снов прямо наверх,
Исполняю ваш смертельный каприз -
Делаю из пятницы четверг.

Возвращенье назад и вращенье вдоль
Чистоты, а за ней Рождества канун,
Где гирлянды свечей, как сплетенье воль,
Где мерцанье фольги, как дрожанье струн.

Все отчетливее мотив, но
Мелодия будет не так слышна,
Пока не открыто в ночи вино
С треском распахнутого окна.

Так давай же выставим серебро
Саксафонов,  шампанского - в гололед,
Седина в бороду, бес в ребро,
Хотя, скорее, наоборот.

Но прорвется песенка и засвистит,
Лимонадом хвои, бенгальским огнем
Засверкает ресница! Копилка обид,
Разобьется вдрызг,  освещая дом.

И все выше и выше - жемчугами дней,
Млечным высветом сквозь голубую ночь, -
Не плачь, не думай больше о ней,
Улыбаясь вдаль, уплывая прочь.

Так звучит струна, 
Колокольня сна,
Холодок вина. 
Тишина.
Она.

6.12.95


НА СМЕРТЬ  БРОДСКОГО

Ты выпорхнешь, малиновка... 
				     Прощай!
Ты выпорхнула - и не оглянулась.
Теперь с небес о чем-нибудь вещай,
И завещай усталость и сутулость
Оставшимся внизу. 
				А ты легка,
Как пауза в приливе и отливе,
Ты так близка в своем издалека,
Как ветер, заблудившийся в оливе,
Как облако в кипенье молока
На склонах гор Тосканы иль Абруцци,
Где по ночам так голубела мгла,
Что ты могла,  могла бы обернуться!
Но ты не обернулась. Не смогла.

28 января 96


ЗАВТРАК

А ты, между прочим, еще не проснулась,
В мерцающем гуле, в мозаике хруста,
В метафоре Пруста, где улиц сутулость
Приравнена к нежному смеху лангусты.

А ты, между тем, одеваешь одежды
Из слов облетевших, из листьев опавших.
Ты кофе готовишь, ты строишь надежды,
Из кубиков детских, вконец облинявших.

А ты, как ни странно, бываешь похожей
На все золотое, бессмертия кроме, -
На елочный праздник, на шорох в прихожей,
На сонный осинник в оконном проеме.

И чудится осенью в кронах просевших,
В расхристанных липах такое, что страшно
Немецкий артикль в повестях обрусевших
Поставить на место в тоске бесшабашной.

Так вот он, твой призрак, твой Гамлет, твой Вертер,
Высокий, как небо, бредущий бульваром,
Свистящий в подъездах,  поющий, как ветер,
Пылающий столь залежалым пожаром,

Что даже в корзинку его не запрячешь,
Что даже к стеклу не прилепишь, как профиль...
Смотри, он истаял! Чего же ты плачешь
И портишь слезами рогалик и кофе?

17 сентября 96 г.

# # #
Она не составляла пару
Ни мужу умному, ни мне,
Она не трогала гитару,
Не вздрагивала вслед струне.

Она не падала волною,
Не повторяла певчих строк.
Она сама была струною,
Натянутою поперек.

И с ней другие были рядом -
Из книг смотрели, из картин
Давно отставленным парадом
Замаскированных седин.

Я не хотел такой же доли -
Стать пеплом у ее огня.
Я звал ее - чего же боле! -
Она не слышала меня.

В самовлюбленную наяду
Преображаясь мне назло,
Она не видела преграду
И проходила сквозь стекло.

Она жила, и слава Богу,
И слава Богу, что жила -
Изображала недотрогу
И целовала зеркала.

9 ноября 96 г.



РОЖДЕСТВО

В глазах огня несмелого
Гуляет зимний дым.
От черного до белого
Все кажется цветным.

От белого до черного
Волнистая спираль
Следа огнеупорного,
Закрученного вдаль.

Пока сгорает свечкою
Домашний фейерверк,
Торопится овечкою
За пятницей четверг.

Оглянешься - нездешнее 
Мудрее твоего, -
То светится  безгрешное 
Святое Рождество.

И ночь к нему потянется, 
Когда наступит срок,
Как деревенский пьяница 
На ближний огонек.

4 января 97

# # #
Твой смех белее жемчугов,
Твой снег воздушней идеала.
Клянусь, я вовсе не таков, 
Каким меня ты представляла!

Скорей я оперный злодей
И опереточный отчасти,
В пучине пагубных идей,
Во власти чести или страсти.

Я  улыбаюсь, как в кино,
Считая прошлое ошибкой,
И, усмехаясь, пью вино
С ален-делоновской улыбкой.

Я не могу тебя забыть,
Пройдя по счастью, как по краю.
Я не желаю больше быть,
Но и не быть я не желаю.

Я говорю, что толку нет
Висеть на этом коромысле
И поднимаю пистолет,
(Конечно, в переносном смысле).

Я говорю, что я умру,
Когда ты снова обернешься,
Я говорю, что жизнь сотру, -
Но ты не веришь, ты смеешься.

Твой снег - кочевье облаков,
Раздолье детям и поэтам.
Твой смех - белее жемчугов.
Но я уже сказал об этом.

11 января 97

# # #
Дорогая, я догорел.
Город груб - он гирлянды ночи
Раскрошил, словно школьный мел,
Под ногами чернорабочих.

Дорогая, я снова влип -
Нож у сердца так близко-близко!
Серебрятся мои записки,
Как листва полуночных лип.

Дорогая, дорога вдаль
Ляжет черной чертой пореза,
Загремит за плечом печаль,
Словно кровельное железо.

Дорогая, не привыкать:
По бульвару - и в омут звездный.
Только б липкую рукоять
Отереть мне листвою поздней...

12 марта 97


# # #
Ты сегодня в ударе, 
ты сегодня всерьез.
В этом горьком кампари 
на три четверти слез.
На две трети печали, 
на мизинец тоски.
Ни в конце, ни в начале 
мы не будем близки.
Видишь, как откровенно 
приближается ночь.
Бьется синяя вена, 
просит бритву помочь,
Но в глазах иноверца 
ни слезы - ничего.
Кто целует нам сердце 
и роняет его?
Кто в затравленном трансе 
тьму выводит на свет?
В этом пошлом романсе 
даже музыки нет.
Только роза развесит 
шлейф, как сонный намаз, 
Повторяя по десять, 
по четырнадцать раз,
Что напрасные встречи 
невозможно легки,
Что покаты, как плечи, 
всех намеков глотки.
Что дугой выгибая 
губ горячих края,
Ты сегодня другая, 
дорогая моя, -
Ты, плывущая мимо, 
ты, летящая блажь
На плечах серафима 
на четвертый этаж.

6 апреля 97

# # #
Любовь моя, ты спишь издалека,
Как реки, опрокинутые в небо.
Твоя рука легла на облака -
Все слеплено из мрамора, все слепо.

Чужие сны - твое прет-а-порте,
Жизнь манекена, девушки-зверушки,
Оставшейся в ловушке фуэте, 
В хрустальной, перевернутой игрушке,

Где сквозь витрину темная душа
Проступит тенью сторожа немого.
Он сторожит небрежно, не спеша,
Он ожидает взлома или слова.

Но никого на сто столетий нет.
Моря ослепли. Розы в колыбели.
Попутчик славы, маленький поэт,
И тот забыт, как книга, в Коктебеле,

Где облака, сплошные облака,
Белеют, как обмылки Афродиты.
Я засыпаю насмерть, на века,
А ты проснулась - и глаза сердиты.

Отправь по почте, если недосуг,
Засушенных любовников в конверте,
Погладь сорочку, выключи утюг -
Тогда и думай о любви и смерти,

О том, что волны глухо отошли
От берега. 
Пески осиротели.
И только край белеющей земли -
Как угол незастеленной постели.

13 апреля 97


СОН

Я римским профилем не горд -
Монетой с цезарем в кармане.
Мой первый порт - последний порт,
Исчезнет в утреннем тумане.

Я буду кораблем дождя,
В любом предгрозье обнаружась,
И чайка вскрикнет, как дитя,
Во сне увидевшее ужас.

Пока ты спишь в своем дому,
Меня влечет слепая бездна,
Напрасно думать, почему, -
Я сам не знаю, если честно.

Твой сон не кончится добром -
Когда уляжется волненье,
Я стану жить уже в другом
Неизмеримом измеренье,

Где режет бок волна волне,
Где мертвый город принят морем,
Где ты не вспомнишь обо мне,
Где я тебя забуду, - спорим?

2 мая 97

# # #
Ты где-то очень далеко
С чужим мужчиною живешь.
Тебе свободно и легко.
Но это чушь. Но это ложь.

Ночами белыми тоска
Черней иконы вековой.
И вечной прядкой у виска
Ты закругляешь вечер свой.

Твоя постель не холодна,
Ты ждешь, простынку теребя.
И ты идешь по краю дна,
Покуда любит он тебя.

Останься там, где ты сейчас
Не возвращайся никогда.
Ты не спасешь себя и нас,
Когда смыкаются года

Над тем, что было и прошло,
Над тем, что есть и не пройдет,
Над тем добром, что нынче - зло,
Над той водой, что нынче - лед.

17 июля 97


# # #
                  Леди Годива, прощай!
                                 О.Мандельштам

Леди Диана - от звука согласных и гласных
Млечная ночь ускользает в лекало погони.
Снятся богини, и в августе иней, и красных
Губы гвоздик или роз, целовавших ладони.

В бархате черном футляр с леденцами, и скрипка
Кажется, лишней, и все остается за кадром.
Магний горящий, и вспышка, и даже улыбка
Не различимы вокресным сияющим утром.

Если забыть и руками потрогать неволю -
Серьги, цепочку, браслет и колье из жемчужин,
Разве пройдешь в никуда по чужому паролю:
Белая яхта и дюжина устриц на ужин?

Память напрасна, и все остается, как эхо, -
Только прислушайся: звуки туманны, обманны...
Треснул Биг Бен, и за ним колокольчики смеха
Не выговаривают воркованье осанны.

Тяжек полуночный рай,
Голубиное небо обмана...
Леди Диана, прощай!
Я не помню... 
О, леди Диана!

31 августа 97



# # #
Смотри-ка, все они уехали -
Портной, и леший, и русалка,
Оставшись в памяти помехами,
Забыть которые не жалко,

Они пульсируют на темени,
Пустом и плоском, как бумага.
Из леса выйти, как из времени - 
Нужна ль особая отвага?

Искать вину - глупее глупого
Пойди за прошлым, не ревнуя.
И что тогда сорвется с губ его:
Проклятье или алилуйя?

Ну что же, возводи напраслины,
Считай разлуки, как убытки,
Где фотографии замаслены
От взглядов - пристальных, как пытки.

Где ночь - сестра твоя и пленница -
Крылом прохладным снимет жажду...
Но обернись - и все изменится,
Как изменилась ты однажды,

Как отошла к другому берегу,
Светясь по-ангельски туманно,
Как приняла мою истерику
За откровенье Иоанна.

30.9.97


# # #
Мне приснилась святая Татьяна...
Мне приснилась святая Ирина,
Кто мне скажет, что жизнь - фортепьяно 
Я отвечу, что жизнь - пианино.

Может, громко, а может быть тихо,
Может,  Бах, но, скорее, Марчелло,
Словно шум, но, скорее, шумиха
Разлетится листвою несмело.

Много счастья да мало неволи,
Много воли да мало несчастья, -
И белее поваренной соли
Эти узкие злые запястья.

Доиграй! А потом, без догадок,
Пленник черной и белой погони,
Ты узнаешь, как горек и сладок
Поцелуй онемелой ладони.

Эти сны ты однажды остудишь,  
Эти пальцы отнимешь от клавиш.
Ты забудешь меня? - Ты забудешь.
Ты оставишь меня? - Ты оставишь...

22 ноября 96



ДИСКОТЕКА

Возвращаешься внезапно,
А назавтра дождь и снег,
Бег на север и на запад,
Запах дыма, скрип телег.

Словно не было столетий -
День творения какой?
Может, первый, может, третий,
Может, тысяча восьмой.

Теплота чужого крова,
В белых пальцах красный лед.
Кто неслышимое слово
Наклонясь произнесет?

Озираешься блаженно,
Улыбаешься опять,
Так легка и совершенна,
Что бессмысленно роптать.

Но когда ударят звуки,
Муки в тыщу мегаватт,
Ты поднимешь робко руки
И Оглянешься наугад.

И возникнет между нами
Млечный ангел на кресте,
Нарисованный штрихами,
Словно танец в темноте,

Белый аист автостопа,
На луче горящий страз,
Словно вспышка стробоскопа,
Перерезавшая нас.

19 июня 97


# # #
Слов позабытых сладкий яд
Воспоминаний вуги-буги.
О чем с тобою говорят
Твои любимые подруги?

О чем сверкают зеркала
С огнеупорной закалкой,
Когда поет из-за угла
Ундина русою русалкой?

Я тоже знал такие сны
И просыпаясь думал: хватит!
Когда срезает путь весны
Гипотенуза или катет.

И сводит мальчика с ума
Апрель внезапною догадкой,
Что школа - Дания, тюрьма, 
А вечность - поцелуй украдкой!

О эта школьная доска,
Стихи о мачехе-отчизне,
О эта жилка у виска
В конце зимы, в начале жизни.

1.12.1998


# # #
На графских развалинах жизни моей
Судьба - не строитель, судьба - не садовник,
Скорее смотритель оставшихся дней,
Печали вахтер и надежды виновник.

Я стану другим, я останусь собой,
Я выращу вереск на дюнах печали,
Я брошусь в тебя, как в последний прибой, --
Прости, я забылся, я болен, едва ли

Доступна мне эта слепая игра,
Где жмурится время на кучу игрушек:
Покуда найдешь - возвращаться пора,
Покуда вернешься - сто тысяч кукушек

Уже пролетели над этим гнездом,
Над этим пустым, облетающим садом,
Где стынет тебя забывающий дом,
И желтый прибой рассыпается рядом.

Сентябрь 98


# # #
Все начинается легко:
День, словно первый снег, прозрачен,
А первый снег, как молоко,
Сбежавшее от сонных прачек.

По локоть руки в молоке,
Что оседает постепенно.
Ты выбегаешь налегке,
Как этот снег, как эта пена, -

Воздушней призрака, светлей
Кисейных кружев непогоды, -
Так паруса у кораблей
Беспечны воздухом свободы.

Так тишина полна улик,
Так полно влагой полотенце,
Так полон музыки язык
Новорожденного младенца.

дек. 98


# # #
Присядем. Летнее кафе.
В разводах неказистый столик.
Сегодня аутодафе
Свершается по нашей воле.

В глазах темнеющий вопрос
О нас настигшем настоящем.
И подойдет бродячий пес,
Посмотрит жалко и просяще.

Я у лотошницы куплю
Еще шипящую поджарку...
Не все ль равно - сказать: "Люблю"
Иль покормить собаку в парке?

Дрожит косматая душа,
Хватает жадно крохи эти.
Подачка слишком хороша -
Одна на тысячу столетий.

Не досидим до темноты -
Здесь неуютно и тревожно...
И мне подачку кинешь ты,
Сказав: "Когда-нибудь, возможно..."  

Немного слов. Ни капли слез.
Кому - простить, кому - проститься...
Пусть в старом парке бедный пес
Другим заглядывает в лица.

Сент. 98


# # #
Живущие не знают света -
Их ночь нежна, но коротка,
Как вдохновение поэта,
Как упоение глотка.

Но ты - зачем ты смотришь прямо
В необъективный объектив, -
Перекрещенная, как рама,
И темная, как негатив?

Ты и сама подобна ночи, -
В глубоком перекрестье ног
Твоих 
            бессмертие клокочет
И тихо умирает бог.

Возьми того, кто знает мало,
Возьми меня - ведь я из тех,
Кого надежда наклоняла, 
Чтоб целовать твой нежный мех.

19 марта 99


# # #

Создано: 02.08.99 2:22:50