Виктор Кривулин. Реквием

Виктор Кривулин.
РЕКВИЕМ Памяти моего сына Льва
1 К тому, что нет меня, и я уже готов К Тому, Кто есть не я, но ярость и огонь. Во многоярусном театре облаков Сегодня пусто, солнечно и холод. Один суфлер, горячая ладонь, Прижатая ко рту, горячая, осколок Вчерашней роли, говорит: «Пожар», Но ледяной профессьональный шопот Не таял никогда не рвался не дрожал. Подсказывал? — Да. Поправлял? Еще бы! Все шло неправильно, хотя и высоко. И правильно, что все остановилось Во мне и что под каждым волоском Есть луковица слез, набухшая на вырост Есть действие какого и во снах Ни зритель не увидит ни актеры Представить не способны... Я, который Есть лишь подсказка, запоздалый знак 2 Контекст велик. Небесны своды Подержаны а все еще идут По ценам сентября тринадцатого года За царский золотник, за русский фунт, за пуд. Контекст велик. Весенний воздух тесен. Подержанные облака Уходят плохо. Свежие плакаты Бросаются в глаза, разнообразьем бездн Приманивая... Что ж, контекст велик. Небесный свод поддержан равновесьем Рождения и смерти — не свалиться Ему туда, где я раздавлен весь 3 Тонешь медленно — спасение мгновенно. А пока рассказываешь, как тебе спаслось — Просыпаешься из яркого «наверное» В мутное, неверное «авось» Дыры, оплетенные веревкой Вкруг запястия, рука в кармане — вдруг Вцепится в рукав букашка, божия коровка, Словно бы слетит на мокрый темный луг 4 Несчастье не имеет глаз, Только запах, резкий и звериный. И когда к заутрене звонили, А над крышами всходил тяжелый зимний Спас Я не знал еще, каков ты, Боже, в силе Я не спрашивал, зачем испытываешь нас 5 в неэвклидовых просторах мы сойдемся всё любовь там — и ни запаха ни вкуса всё равно — рекламный клип колготок "омса" опереточный ли мусор или Месса Ре-Минор и Реквием, конечно, тот, заказанный... Заказчик? — вот вопрос, если музыка безлика и предвечна если мы — слова, слова, слепое стадо слез 6 можно и молиться — не удержим, разве что увидишь световой квадрат на стене, и вот, поговори с умершим — не молчат они, ведь правда не молчат. им бы выговориться, да я — глухой тетеря то ли слышу, то ли просто шум в ушах столько лишнего: троллейбус, крики, двери, музыка на верхних этажах слышишь ли теперь, какая прорва звуков? это с улицы, из жизни, из разъезженной весны — сорван голос у нее, и за спину, за угол западает солнце тишины 7 На подоконнике водка бледна В рюмке из детства, семнадцатигранной В рюмке под коркой усохшего хлеба. Это — последние времена? Вряд ли— Еще ослепительно рано Утро еще — напоенное мартовским небом Допьяна до состоянья зерна 8 Солоно мне твое солнце, март, Мнимогорячее, только на стеклах И оживляющееся. Нас, теплых, Теплых, берут нас и как бы колоду карт Перетасовывают, мозглое время года Коротая меж четырех королей, А дама где-то в уме, или еще южней, под кипарисом у незатворенного входа — о дерево, нет его без людей, и не стелет мирт свою черно-вечную зелень если внизу не посеяна смерть если оставшиеся не опустили тяжкую зернь в ненасытную жирную землю 9 Задана высота, и такая, что сил никаких Не хватает не то что набрать ее — Просто представить, измерить ее расстоянье Это мое, это здесь, это не из пролистанных книг Это не монастырь где словесную братию Унисонное пенье спасает и уставное молчанье Еще по квартире блуждают осмысленные шумы Водопроводные трубы что-то лепечут, в ответ им Потрескивают обои, стрекочет электропроводка, мы Разговариваем на кухне под светом неярким, ветхим Но вокруг меня — все что является — больше меня Все как бы ворочается, разнимается, схватывается по законам Неизвестным, чужим... И оказывается: ничего нам Не остается, как только слушать. Слушать, беззвучными шевеля Губами 10 что мне слезы Верлена если небо не плачет над городом но поворачивается солнечной стороной к тем кого не вернуть если очки не нащупывают но прячут за зеленые стекла в бесцветную муть под распухший пузырь водяной тех кого не вернуть возвращение их после дождичка в чистый четверг обещали — пока же со дна подымается дымная глубь тяготимая вверх как воронка захватывая имена и крутя их, заверчивая спиралью в горловину свою забирая как воронка вывертываешься наизнанку когда из тебя имена их вырываются и не знают что им делать над городом как бы стеклянным как бы ясным до дна спозаранку и куда им девать расставанье с телами чисто вымытыми приготовленными ко всему что бы ни предстояло в какую бы внешнюю тьму их ни втягивало ни изымало 11 Из муаровой области мемуаров из Лемурии пишут: они измучены им чернил не хватает, бумага не держит букв их часы производят больше чем надо ударов в их лесах черно от галлюциногенных грибов а свет испорчен, и хоть бы кто починил Так что книг новоизданных лучше не присылать Фотографии старые — да. Горчичные дагерротипы это все же надежнейшее из лекарств от слепоты куриной или испанского гриппа А у вас другие болезни, и у вас непонятная власть крадет потихоньку жизни, как будто все остальное уже украдено. Только смерть не украсть — зато украшают ее неподъемными лапами хвои 12 Забальзамированный свет Священная аллея кошек И прислонен велосипед К стене египетского капища Следы колес его бескожих Живые шрамы, что пока еще Не зажили, ползут шурша В песке. Пустыня есть ландшафт Не видящей себя души Не верящей себе, не веющей Сплошное марево и зрелище Большой воды вдали, у края Небес. Но рваться не спеши — Истаивает синева морская 13 знали прикуп, жили в сочи ели смокву, пили твиши в изголовьи — сад висячий злой павлин кричащий с крыши ночь как дикий виноград под ногами — звезды, свечи слабый их колышет ветер стоит пошатнуться спьяну — зачерпнешь ладонью пену: все глаза ее мгновенны все уста ее шипят словно со змеей играя жили* наклонясь над морем сохраняя привкус Рая соль, какую после смоем с губ — до полной пресноты и прорежется вторая жизнь-монашка, жизнь за краем ты ли это? — не узнаю, я ли, страшной прямизною выпрямленный, став чертою линией от «я» до «ты»?.. 14 кукольник ходящий гоголем гоголь в покаянном куколе, надо было так немного им — чтобы звали их, аукали чтобы нарочные рыскали их разыскивая и путаясь с поминальными записками с ворохом платков и пуговиц форменных ли, малоросских ли костяных ли, оловянных ли Глухо бряцавшие россыпи... Братнинское целование 15 Полу тайнознавцы-полу шарлатаны Истина у них имела вкус Подкисающей — из ледника — сметаны Но, черней земли, откуда-то индус Появлялся, двигался как тать Ловко и бесшумно, словно прятал Самого себя, за мизерную плату Обучал сидеть лежать летать И теперь они лежат летают или нет их Глоссолалия имен их — только дым Серебристый пепел на предметах Заживо принадлежавших им 16 О как нас книжило со Степкой Малларме! На ледериновом — снежинки — переплете Не таяли, как будто в переводе Б. Лившица, убитого в тюрьме, Уже таился подлинный, буквальный И запредельный холод. Рядом с ним Из лесу выходящий Серафим Саровский в белой радовальне, в дальней Обители, середь Господних зим Был ослепителен, сиял, как тьма во тьме И звездчатый, в лицо ему летя, Не таял снег на веках и на щеках. Чего ж еще хотеть? и, столько лет спустя, У века спрашивать о вечности, о сроках? 17 В начале — блики на челе Ребенка спящего в коляске В кустах смородины. И шорохи и краски — Все россыпью, враздрызг, пока еще вчерне Эскизно... Да и чем ни пачкай Как ни замешивай цвета — Бумага остается чистой Предгрозовая духота Пчела повисшая над чашкой Печаль без повода (ее портвейн «Лучистый» Успешно лечит, и она светла) И делается вид, что с места ничему Не стронуться — но все пребудет вечно Полуденным, без места и числа Что кончу так ясе как начну Легко бездумно и беспечно С лицом ребенка отходящего ко сну Сливаясь
# # #