Безграничные возможности для культурной дифференциации, полифоничность, шизоидность Интернета, отсутствие иерархии, "виртуальная смерть автора", частичная автодеконструкция текста, попавшего в гипертекстовую среду, - все это в совокупности создает ощущение, что только в Интернете по-настоящему выполняются все пункты постмодернистской программы. В печатном тексте постмодерн остается лишь на уровне деклараций, потому что сама среда является принципиально модернистской. Кажется, завершение постмодернистской революции возможно только в Интернете, как в принципиально "постмодернистской среде".

И все же, Интернет нельзя назвать идеальным воплощением грез постмодерна. Интернет принципиально логоцентричен. Это пространство текста, организованное, упорядоченное по законам текста, слова, языка. Образ, жест в Интернете имеет вспомогательное значение, и за любым образом в прямом и переносном смысле там стоит некое Слово, иллюстрацией которого он является. Интернет не просто логоцентричен, но еще и фоноцентричен, - "живой голос автора", пусть даже "виртуального автора", весит здесь больше, чем просто текст. Любой сетевой диалог из борьбы идей стремится вылиться в борьбу персоналий или персонажей, которые стоят за этими идеями. Наконец, Интернет еще и фаллоцентричен, - энергия, напористость проекта играет здесь преимущественную роль. "Холодный", пассивный проект имеет меньше шансов выжить и привлечь внимание, он вытесняется на обочину информационного пространства.

В совокупности, эти три атрибута классической метафизики, лого-, фоно- и фалло- центризм, делают Интернет далеким от идеалов постмодерна. Шизоидность сетевого пространства как целого оборачивается маниакальностью или даже параноидальностью отдельных атомов, его составляющих. Идеал постмодерна - шизоидное сознание - здесь выполняется только на уровне сознания культуры как целого, но не на уровне отдельных культурных персонажей, ее составляющих. Интернет - это не мир шизофреников, а мир волюнтаристов. В Сети происходит второе рождение метаповествования, столь ненавистного постмодерну, - но только локального, а не глобального, как было прежде. Это расцвет, умножение метаповествований, каждое из которых замкнулось в принадлежащем ему фрагменте Сети. Вместо одного, тотального метаповествования, обладавшего правом распоряжаться печатным станком и обрекавшего на небытие все альтернативные дискурсы, Интернет дал право на жизнь всем возможным метаповествованиям.

Вспомним, что и автор, о смерти которого поспешно заявил постмодерн, "ушел" в Интернете лишь как источник копирайта, как наемный работник социума - но снова вернулся как внутренний голос текста. Получается, что в результате этого "сетевого завершения постмодерна" исчезла не столько структура традиционного текста, с такими ее атрибутами, как лого-фоно-фаллоцентризм, метаповествование, автор, сколько та ее часть, которую внедрил печатный станок. Из текста исчезает не сам текст, а только следы печатного станка, - сам же текст возвращается в древнее премодернистское состояние. В Интернете не происходит доведение деструктивных тенденций постмодерна до их логического завершения. Односторонне-деструктивный характер постмодерна здесь снимается, - или, точнее, в этой среде проявляется характер постмодерна как реакции именно на модерн, а не просто антикультурного явления. Выполнение миссии по деконструкции институтов модерна естественно означает и конец постмодерна, возвращение премодернистских форм духовной жизни, - разумеется, с поправкой на новейшие технологии.

Именно там, в премодернистском прошлом культуры, мы должны искать параллели Интернету, если хотим понять, во что он может превратиться, если все его возможности использовать должным образом. Если искать параллели Интернету в прошлом, искать столь же высокую степень концентрации интеллектуальной жизни, когда все стягивается как бы в одной точке пространства и времени, то лучше всего, пожалуй, подойдет атмосфера древних Афин 5 - 3 века до н.э., как она изображена у Диогена Лаэртского. Ситуация перманентного диалога; множество колоритных персонажей, столкнувшихся в рамках одной дискуссии; верховенство живого голоса, который говорит здесь и теперь, пренебрежение к рангам и титулам, заставляющее каждого постоянно подтверждать свои претензии на обладание истиной, - где еще в прошлом мы найдем нечто подобное? Возможно, истинный дух свободной античной культуры по-настоящему может почувствовать только человек, который на некоторое время окунулся в сетевую среду. Без опыта Сети вы бессознательно переносите на античную культуру стереотипы печатной эпохи или, в лучшем случае, культурный опыт позднего средневековья, который, не желая того, привнесли в классическую филологию ее отцы-основатели.

Почему я говорю именно об античном премодернизме, а не о премодернизме Средних веков? Во-первых, нужно учитывать глубинную демократичность античной культуры, как бы сильно она сама ни желала возродить внутри себя дихотомию профанное / сакральное. Второй момент - ориентация на устное слово, к которому максимально приближен текст в сетевой среде. Здесь на ум сами собой приходят Сократ или Диоген, философствующие на рынке. Трудно понять, как отнеслись бы к Интернету Пушкин и Достоевский, но герои Диогена Лаэртского, персонажи эллинистических Афин наверняка были бы в нем как рыба в воде. Быть может, это и слишком смело - называть Интернет затаенной мечтой античного интеллектуала, но если вспомнить рассуждения Платона о беззащитности письменного текста перед лицом интерпретатора,²⁹ это утверждение не кажется таким уж комичным. Синтез записанного текста и беседы, атмосфера перманентного диалога, которую предоставляет нам сетевая среда, реальное присутствие автора за спиной у текста, - все это во многом снимает платоновские возражения против письменного слова.

Еще один важный штрих, который нельзя оставить без внимания: в Интернете из текста уходит не только печатный станок, как символ Власти, но еще и Время, как символ модерна, символ "Нового времени". Время и пространство уходят не только как препятствие, но и как оси координат, вокруг которых упорядочиваются тексты, которые так или иначе отражаются в их структуре и содержании. Эпоха модерна выстраивает тексты в иерархию по степени актуальности. Тексты попадают в двумерную систему координат, где одно из измерений - "авторитетность", другое - "новизна". При этом, в отличие от предшествующих культурных эпох, "новизна", накапливаясь, постепенно перевешивает "авторитетность". "Новизна" сама превращается в один из модусов авторитета. Тексты, в зависимости от актуальности, упорядочиваются в своего рода эволюционную последовательность. Так же как и печатный станок, эта актуальность не остается внешней тексту, но проникает в его структуру. Модернистский текст актуален и сиюминутен уже в момент своего рождения.

В Интернете вместе с иерархией уходит и актуальность, - точнее, "абсолютная актуальность" модернистского текста заменяется на актуальность относительную, потому что у каждой из бесконечного множества культурных групп, составляющих сетевой мир, свои критерии актуальности, никак не связанные с "историческим временем", с "главными часами социума". Когда-то единое культурное пространство расщепилось в Сети на множество суверенных и автономных частей, и каждая из этих частей имеет собственные часы. Пока это не так уж заметно, потому что на Интернет по привычке переносят чуждые ему представления и ожидания. Но когда-нибудь это поймут все: время здесь больше не является главной нитью, на который нанизываются вновь появляющиеся тексты. Время в Интернете - это не ось, а многомерное пространство с неевклидовой геометрией. Текст в Интернете изначально лишен актуальности, вырван из физического времени и пространства, вырван из внешнего тексту мира. Текст в Интернете может говорить не только с "актуальным настоящим", как печатный текст модерна, но и с мирами прошлого, мирами будущего, мирами фантазии. Можно говорить не просто о "суверенности", но о своего рода "аутичности" интернетовского текста. По ту сторону пространства актуальности, каждый текст задает свой собственный мир - и в тоже время имеет в качестве контекста все остальные культурные миры, со всеми их эпохами и ландшафтами.

Интернет переиграл ту цивилизацию, которая его породила. Если взять за отправную точку фантазии киберпанка (безусловно архетипические для западного человека, и наверняка сыгравшие немалую роль в рождении Интернета), должно было получится нечто суперсовременное и античеловеческое, царство запредельных технологий и скоростей, устремленное в будущее, сгусток виртуальных пространств, где человек в потоке времени навсегда забывает о своей человеческой природе и низводится до уровня компьютерных фантомов. Вместо это получилось что-то близкое, родное и давно знакомое, - вавилонская библиотека, бесконечный перепутанный архив, мир без времени и пространства, заколдованное Царство Текста.