2. «Смерть печатного станка» и судьба графомана

Материалы по теме: Сетевая литература и завершение постмодерна

Сегодня еще рано говорить о "конце печатной книги". Вряд ли Интернет способен серьезно с ней конкурировать, - скорее наоборот, он дополняет печатную литературу и играет роль инструмента рекламы.10 Это доказывает опыт тех авторов, чьи книги прекрасно продаются, несмотря на то, что присутствуют в электронных библиотеках или даже появляются там раньше, чем попадают в печать.11 Это доказывает и опыт журналов, которые выходят параллельно в Сети и на бумаге. Если конкуренция и существует, ее оказывает не литературный сектор Интернета, а та его область, где господствуют компьютерные игры, видео, музыка, которые отучают человека от чтения книг.

Все же, в одном вполне определенном смысле можно говорить о "смерти печатного станка". Отменив его монополию, Интернет низвел печатный станок до уровня рядового технического средства. Раньше печатный станок был чем-то гораздо большим, чем просто техническое средство, он не остался простым инструментом тиражирования, посторонним к внутреннему содержанию текста, но тысячью способов проник в его структуру. Сегодня нам не просто даже увидеть, где и каким образом он врос в структуру текста, в сознание читателей и писателей, воспитанных на печатной книге, - а без такого понимания даже в Интернете литература будет жить по старым законам. Освенцим Гутенберга все еще ждет своего Нюрнбергского процесса. Сегодня эти свинцовые оковы настолько приросли к телу литературы, что мы их уже и перестали замечать. И еще долго, на протяжении целых столетий, в каждом тексте будут ощущаться их следы, как несмываемая метка на руке выросших в концлагере детей.

Не зря культурологи, от Шпенглера до Маклюэна, считали печатный станок настоящим символом эпохи модерна. Это и есть символ эпохи, когда литературой заправляла идеология и коммерция, а тиражирование текстов было одним из важнейших инструментов управления социальной машиной. Тиражируемая печатная книга модернистской эпохи по сути своей обращена не к человеку, а к "покупателю книжной продукции", к "единице читательского спроса", т. е. к определенной социальной прослойке. Над нею гласно или негласно довлеет требование максимизировать тираж и минимизировать издержки производства и сбыта. Книга, которая нужна всего лишь сотне человек, разбросанных по разным концам планеты, с точки зрения модернистского книгопечатания не имеет права на существование. Только Интернет открывает дорогу для текстов, которые изначально, еще в момент написания, не предназначены для тиражирования многотысячными тиражами и обращены к конкретному, избранному кругу читателей. Интернет в этом смысле - идеальная среда для культурной дифференциации, для кристаллизации автономных культурных групп. Пожалуй, это и есть то главное, что он приносит с собой: возможность создавать объединения близких по духу людей, автономные культурные пространства, создаваемые не по случайным - географическим, экономическим, социальным, - а по имманентным культуре принципам.

Все это становится очевидным при анализе такой фигуры, как "графоман". Графоман - это явление печатной эры, когда между писателем и читателем вклинился печатный станок и инстанция, которая решает - давать книге жизнь или не давать. До возникновения книгопечатания, пока не возник этот "запретный плод", графоманов не было, - не было их, скажем, в античности или в средние века. "Графоман" как социальный тип - это не столько "неудавшийся профессионал", сколько "опустившийся дилетант", который, в рамках эпохи модерна и стереотипов, которые тогда господствовали, не смог полноценно реализовать свое писательство как хобби, и потому вынужден был покуситься на то, чтобы превратить его профессию. Ведь и саму дихотомию профессионал/дилетант породили именно условия модернистской эпохи с ее потогонной системой, требованием максимальной специализации и тенденцией превращать человека в бездумную социальную молекулу, в винтик общественного механизма. В эту систему не вписывался человек, который пишет для немногих близких ему по духу людей, а не для того, чтобы заработать на жизнь или выполнить социальный заказ. Будущее, по-видимому, именно за такой, "малой" литературой. Она более естественна, чем "большая". Не странно ли, что люди из кожи вон лезут, чтобы отличаться от других прической и одеждой, - и в тоже время читают книги, отпечатанные стотысячными тиражами?

В категорию "графоманов" попадали не только авторы, не дотягивавшие по уровню до некоторого среднего стандарта, и не только те, кто выбивался за рамки цензурных запретов, но и те, кто просто нарушал жанровые границы эпохи модерна. Относительная жанровая чистота модерна - это не столько естественное явление, сколько результат искусственной культивации, продукт цензуры, - как внешней цензуры редактора и издателя, так и внутренней цензуры в голове у автора, заботящегося о судьбе своей книги. Человек, который готовит текст для печати, с самого начала держит в уме эти жанровые рамки, он рассчитывает либо на определенную категорию массового читателя ("читатель детективов", "читатель розовых романов", и т.д.), либо на определенное профессиональное сообщество (если речь идет о научной литературе). В обоих случаях речь идет об уже сложившихся и хорошо известных издателю референтных группах. Исчезновение этой "жанровой цензуры" ввергает авторов и читателей в первозданный жанровый хаос, из которого постепенно вычленяются новые, невиданные доселе жанры со своими жанровыми границами. Жанры, принципиально ориентирующиеся на сетевую, на "малую литературу", на литературу для немногих.

Сегодня в жанр превращается сам автор, которому приходится самостоятельно конструировать своего читателя, "приручать" его к себе. В условиях переизбытка информации полюбившееся имя автора с большей верностью гарантирует качество текста, чем формальные жанровые рамки и существующие экспертные механизмы, - в результате "авторская метка" получает приоритет над "жанровой меткой". Становится не важно, о чем именно и как ведет речь данный автор, - философия это, беллетристика, фантастика, публицистика, поэзия, - на первый план выходят характеристики его сознания, его воображение, его манера письма, неповторимым образом трансформирующие реальность в текст. Можно говорить о своего рода "персональной жанровости" современного текста. Это происходит не только в сети, но и в печатной литературе, однако там этот процесс сдерживается силами инерции. Тираж должен быть распродан, и книга, которая сама создает свою "референтную группу", которая создаст своего читателя, быть может, только через несколько лет или десятилетий, издателю не нужна. С другой стороны, и сетевые авторы тоже пока бессознательно ориентируются на устоявшиеся жанровые рамки. Когда Интернет превратится в основной инструмент книжной рекламы, процесс трансформации пойдет гораздо быстрее.

Впрочем, еще раз повторю, здесь Интернет не столько рождает принципиально новый феномен, сколько предоставляет дополнительные технические возможности для вещей старых и хорошо известных. Вспомним хотя бы небезызвестный самиздат, процветавший в 60е - 70е годы, - с точки зрения сегодняшнего опыта можно сказать, что это была не просто убогая замена книгопечатанию, а качественно иной, анти-модернистский феномен, по сути созвучный Интернету,12 а вместе с ним - и древним, премодернистским способам распространения текста. У этих естественных "способов публикации" был только один недостаток - техническое несовершенство, заставлявшее прибегать к трудоемкому процессу переписывания или перепечатывания текста вручную. Интернет устранил это препятствие.